|
О поэзии мы обычно говорим без особого восторга.
Считается, что поэзия—дело несерьезное, и сердито
спорят с этим только поэты, но они, как известною,
genus irritabile9. Поэтому мы с легкостью согласимся,
что такая несерьезная вещь, как поэзия,—чистый вы-
485
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
мысел. Общепризнано, что у фантазии репутация го-
родской дурочки. Но и наука, и философия—что
такое они, если не фантазия? Точка в математике,
треугольник в геометрии, атом в физике не были
бы носителями конституирующих их точных свойств,
если бы не являлись чисто умственными констру-
кциями. Когда мы хотим обнаружить их в реальности,
иначе говоря, в мире воспринимаемом, а не во-
ображаемом, мы вынуждены прибегать к измерениям,
и тогда падает точность, превращаясь в неизбежное
«немного больше или немного меньше». Но ведь...
ведь то же самое происходит с поэтическим пер-
сонажем! Одно несомненно: треугольник и Гамлет
имеют общее pedigree10. Они—фантасмагории, дети
городской дурочки фантазии.
Тот факт, что у научных и поэтических идей разные
задачи, а связь первых с вещами более непосредствен-
на и серьезна, не мешает признать, что эти идеи всего
лишь фантасмагории и что, несмотря на всю их серьез-
ность, относиться к ним следует именно так, как от-
носятся к фантазиям. Всякое иное отношение к ним
окажется неправильным: если мы примем идеи за ре-
альность, мы спутаем мир внешний и внутренний,
а это отличает поведение безумцев.
Вспомните, читатель, об исходной человеческой си-
туации. Чтоб жить, человеку нужно что-то делать,
как-то управляться с тем, что его окружает. Но чтобы
решить, что же ему со всем этим делать, человеку надо
разобраться, что это такое. А так как первозданная
реальность вовсе не торопится открывать свои сек-
реты, у человека нет иного выхода, кроме как мобили-
зовать весь интеллект, главным органом которого—я
на этом настаиваю—является воображение. Человек
воображает некие очертания, фигуру или способ бытия
реальности. Человек предполагает его таким или эта-
ким, изобретает мир или частичку этого мира. Ну
в точности как романист—воображаемый мир соб-
ственного произведения. Разница в том, с какими целя-
ми это делается. Топографическая карта не менее и не
более фантастична, чем пейзаж художника. Но худож-
ник пишет пейзаж вовсе не для того, чтобы он служил
путеводителем путешественнику, меж тем как карта
создастся именно с этой целью. «Внутренний мир»
486
ИДЕИ И ВЕРОВАНИЯ
науки —это огромная карта, которую мы разрабаты-
ваем на протяжении трех с половиной веков ради того,
чтобы проложить себе путь среди вещей. И получается
так, как если бы мы себе сказали: «Положим, реаль-
ность такова, каковой я себе ее воображаю, и тогда
лучше всего себя вести так-то и так-то. Посмотрим,
что из этого выйдет». Испытание фантазий—дело ри-
скованное. Ведь речь не об игре—на карту ставится
жизнь. Но разве не безрассудно ставить нашу жизнь
в зависимость от маловероятного совпадения реаль-
ности с фантазией? Конечно, безрассудно, но выбора
нет. Разумеется, выбирая линию поведения, мы выби-
раем между одной фантазией и другой, но у нас нет
выбора—воображать или не воображать. Человек об-
речен быть романистом. Вероятность попадания
в цель сколь угодно мала, но даже и тогда это единст-
венная возможность выжить. Риск несовпадения столь
велик, что и поныне мы не знаем, в какой мере нам
удалось решить задачу жизни, обрести уверенность,
найти верный путь. То немногое, чего человеку удалось
достичь, стоило тысячелетий, и он ценой ошибок до-
бился этого; иными словами, ему порядком досталось,
ибо, опираясь на абсурдные фантазии, он частенько
оказывался в тупиках, выбраться из которых в целости
и сохранности не представлялось возможным. Но эти
ошибки — единственное, что у нас есть, единственные
наши достижения. Сегодня мы, по крайней мере, зна-
ем, что очертания созданного в прошлом вообража-
емого мира не есть реальность. Ошибаясь, мы посте-
пенно сужаем круг поисков и приближаемся к цели.
Очень важно сохранить в памяти ошибки, ибо они —
это история. В сфере индивидуального существования
мы называем это «жизненным опытом», и, к сожале-
нию, в этом опыте то неудобство, что им непросто
воспользоваться: человек сам должен сначала оши-
биться, а потом исправить ошибку, но это «потом»
иногда бывает слишком поздно. В прошлом допуска-
лись ошибки, и задача нашего времени—воспользо-
ваться опытом этих ошибок.
— 355 —
|