|
Боюсь, если Вы последуете моим советам, в Герма-
нии разразится скандал — этот образ Гете окажется
совершенной противоположностью застывшему сим-
волу, традиционно изображаемому в Евангелиях,
вышедших из немецкой печати до настоящего времени.
В самом деле, можно ли свершить большее святотат-
ство, чем попытаться представить Гете человеком вы-
сокоодаренным, обладающим огромною внутренней
силой, чудесным характером — энергичным, ясным, ве-
ликодушным, веселым и в то же время постоянно
неверным своей судьбе. Отсюда его вечно дурное рас-
положение духа, скованность, стремление обособиться
от других, разочарованный вид. Это была жизнь
? rebours 18 . Биографы ограничиваются тем, что на-
блюдают эти способности, этот характер в действии,
и они действительно достойны восхищения, предлагая
волнующее зрелище всем, кто ограничивается видимо-
стью существования. Однако жизнь человека не просто
работа тех изощренных механизмов, которые вложило
в него Провидение. Гораздо важнее вопрос: кому они
служат? Служил ли человек Гете своему призванию или
450
В ПОИСКАХ ГЕТЕ
оказался вечным изменником своей тайной судьбе? Я,
понятно, не собираюсь решать этой дилеммы. Но
именно в этом и состоит серьезная, радикальная опе-
рация, о которой я говорил и которую может попы-
таться осуществить только немец.
Не стану, однако, скрывать от Вас своего, быть
может, ложного впечатления, что в жизни Гете было
слишком много бегства. В юности убегает ото всех
своих возлюбленных. Он бежит от своей писательской
жизни, чтобы окунуться в грустную атмосферу Вей-
мара. Веймар — самое значительное mal entendu 19 в ис-
тории немецкой литературы, которая, по-видимому,
является первой литературой мира. Даже если мое
утверждение покажется Вам глубоко ошибочным и па-
радоксальным и даже если Вы окажетесь совершенно
правы,— поверьте, у моей точки зрения вполне до-
статочно оснований! Но затем Гете бежит из Веймара
(который сам по себе был его первым бегством), и на
этот раз в его побеге есть что-то детективное: от
надворного советника Гете он бежит к торговцу Иоган-
ну Филиппу Мейеру20, который после этого становится
сорокалетним учеником живописи в Риме.
Биографы, как страусы, готовы глотать камни ге-
тевского пейзажа словно розы. Они хотят убедить нас,
будто все любовные бегства Гете — уход от судьбы.
стремление любой ценой остаться верным своему ис-
тинному призванию. Но в чем оно?
Не буду злоупотреблять Вашим терпением и раз-
ворачивать здесь свою теорию призвания, поскольку
это целая философия: Ограничусь одним замечанием:
хотя призвание всегда в высшей степени лично, его
составные части, безусловно, весьма разнородны.
Сколь бы индивидуальны Вы ни были, дорогой друг,
прежде всего Вы — человек, немец или француз, и при-
надлежите к своему времени, а каждое из этих понятий
влечет за собой целый репертуар определяющих мо-
ментов судьбы. Но все они станут судьбой лишь тогда,
когда получат отчетливое клеймо индивидуальности.
Судьба никогда не бывает чем-то общим или абстракт-
ным, хоть и не все судьбы одинаково конкретны.
— 330 —
|