|
стал обращать внимания. Но самое неприятное то, что, имея благие намере-
ния, эти молодые люди многого не знали. Вот почему их благие намерения
становятся проблематичными. В сущности, все подобные замечания можно
свести к одному, которого я никогда не делал и которое ныне выскажу в самой
лаконичной форме. В 1923 году я опубликовал книгу, носящую несколько
торжественное название,— быть может, ныне, когда мое существование при-
ближается к зрелости, я бы предпочел не давать своему сочинению подобного
заглавия — «Тема нашего времени». В этой книге с не меньшей торжествен-
ностью сделано заявление, что тема нашего времени — задача привести чис-
тый разум к «разуму жизни». Нашелся ли хоть один человек, который бы
попытался — я не говорю сделать какие-то непосредственные выводы из этого
положения, но просто его осмыслить? Несмотря на мои протесты, все время
говорят о моем витализме; никто, однако, не взялся осмыслить одновременно,
как и предлагается в этой формуле, слова «разум» и «жизненный». Итак; никто
. не говорил о моем «радиовитализме». И даже теперь, когда я указал на это
обстоятельство, много ли людей поймут его, осмыслят «критику жизненного
разума», которая провозглашена в этой книге? Поскольку я молчал столько
лет, я буду продолжать молчать и дальше. Пусть это краткое замечание будет
единственным перерывом в моем молчании, поскольку преследует только
одну цель — наставить на путь истинный всех, кто не понял меня, хотя и хотел
понять10.
445
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
рушающим воздействием», дезориентирующим нас
относительно подлинной судьбы.
Однако Гете здесь остается в плену у традиционной
идеи, не разделяющей «я», которым должен быть каж-
дый помимо собственной воли, и нормативное, нари-
цательное «я», «которым следует быть», индивидуаль-
ную и неизбежную судьбу с «этической» судьбой чело-
века. Последняя лишь определенное мироощущение,
с помощью которого человек стремится оправдать
свое существование в абстрактном смысле. Эта двой-
ственность, смешение понятий, на которое его толкает
традиция,— причина «вечного колебания», ewiges
Schwanken, ибо, как и все «интеллектуальное», наша
этическая судьба всегда будет ставиться под сомнение.
Он понимает, что изначальная этическая норма не
может быть сопоставлена с жизнью, ибо последняя
в конечном счете способна без нее обойтись. Он пред-
чувствует, что жизнь этична сама по себе, в более
радикальном смысле слова; что императив для челове-
ка — часть его собственной реальности. Человек, чья
энтелехия состоит в том, чтобы быть вором, должен
им быть, даже если его моральные устои противоречат
этому, подавляя неумолимую судьбу и приводя его
действительную жизнь в соответствие с нормами об-
щества. Ужасно, но это так: человек, долженствующий
быть вором, делает виртуозное усилие воли и избегает
судьбы вора, фальсифицируя тем самым свою жизнь *.
Таким образом, нельзя смешивать «следует быть»
морали, относящееся к интеллектуальной сфере,
с «должно быть» личного призвания, уходящим в са-
мые глубокие и первичные слои нашего бытия. Все
разумное и волевое вторично, ибо оно уже реакция на
наше радикальное бытие. Человеческий интеллект на-
правлен на решение лишь тех проблем, которые уже
поставила перед ним внутренняя судьба.
— 326 —
|