|
Но под покровом официальных идей скрывается
Гете, неустанно постигающий тайну подлинного «я»,
которая остается позади нашей действительной жизни,
же — «поглощение обстоятельств как конкретная судьба человека» (с. 43) и те-
ория «нерушимой основы», которую затем я назвал «подлинное я». Даже
интерпретация истины как aletheia, в этимологическом смысле — «открытия,
разоблачения, снятия завесы»,— приводится на 80-й странице, с тем отягоща-
ющим обстоятельством, что в этой книге знание носит — столь актуальное! —
имя «света», «ясности» как императива и миссии, включенных в «источник
конституции человека». Я в первый и последний раз делаю это замечание,
поскольку зачастую весьма удивлен, когда даже очень близкие мне люди
имеют самое отдаленное представление о том, что я думал и писал. Находясь
в плену моих образов, они не замечают моих идей. Я очень многим обязан
немецкой философии" и надеюсь, что никто не станет преуменьшать моей
очевидной заслуги в обогащении испанского мышления интеллектуальными
сокровищами Германии. Но, быть может, я слишком преувеличил этот мо-
мент и слишком замаскировал свои собственные радикальные открытия.
Например: «Жить, безусловно, означает иметь дело с миром, обращаться
к миру, действовать в нем, заботиться о нем». Кто это написал? Хайдеггер
в 1927 году или же это было опубликовано под моим именем в газете «Ла
Насьон» в Буэнос-Айресе в декабре 1924 года, а затем было включено в седь-
мой том журнала «Эспектадор» («Спортивное происхождение государства»)?
Ибо самое печальное состоит в том, что эта формула не случайна, но лежит,
подчеркиваю, в основе того предположения, что философия единосущна чело-
веческой жизни, ибо последняя нуждается в том, чтобы выйти в «мир»,
который представлен на моих страницах не как сумма вещей, но как «гори-
зонт» (sic) целостности, превосходящий вещное и отличный от него. Быть
может, сказанное устыдит тех молодых людей, которые, не имея, впрочем,
злого умысла, этого не заметили. Если бы речь шла о злом умысле, я бы не
444
В ПОИСКАХ ГЕТЕ
как ее загадочный источник, как напряженная кисть
позади брошенного копья, и которая не умещается ни
в одну из внешних и космических категорий. Так, в «По-
эзии и правде»11 он пишет: «Все люди с хорошими
задатками на более высокой ступени развития замечают,
что призваны играть в мире двойную роль — реальную
и идеальную; в этом-то ощущении и следует искать
основы всех благородных поступков. Что дано нам для
исполнения первой, мы вскоре узнаем слишком хорошо,
вторая же редко до конца уясняется нам. Где бы ни искал
человек своего высшего назначения — на земле или на
небе, в настоящем или в будущем,— изнутри он все равно
подвержен вечному колебанию, а извне — вечно разруша-
ющему воздействию, покуда он раз и навсегда не решится
признать: правильно лишь то, что ему соответствует».
Это «л», или наш жизненный проект, то, «чем мы
должны стать», он называет здесь BestimmungI2. Но
это слово столь же двусмысленно, как и «судьба»
(Schicksal). Что такое наша судьба, внутренняя или
внешняя: то, чем мы должны были стать, или то, чем
заставляет нас стать наш характер или мир? Вот поче-
му Гете различает реальную (действительную) и иде-
альную (высшую) судьбу, которая, видимо, и является
подлинной. Другая судьба — результат деформации,
которую производит в нас мир со своим «вечно раз-
— 325 —
|