|
Старинный стих — cantus и carmen — служил маги-
ческой формулой. Проявлением и магическим итогом
формулы было incantatio. Отсюда — «чары», а во фран-
цузском из carmen — charme.
Однако, каковы бы ни были отношения влюблен-
ности с магией, на мой взгляд, существует более глубо- -
кая, чем это признавалось до сих пор, связь между нею
и мистическим состоянием. На мысль об этом корен-
дом родстве должно было навести то обстоятельство,
что. неизменно, с поразительной последовательностью
мистик для выражения своих чувств прибегает к лю-
бовной лексике и образности. Обращаясь к мистичес-
ким учениям, трудно было этого не заметить, однако
все ограничивались утверждением, что речь идет всего
лишь о метафорах.
К метафоре относятся так же, как и к моде. Есть
категориям людей, которые, признав что-либо метафо-
рой или модой, тем самым как бы зачеркивают его
и лишают исследовательского интереса. Как будто
метафора и мода не такая же реальность, как и все
остальное, и они не подчиняются столь же непрелож-
ным законам, как те, что ведают движением планет.
Однако, если всеми изучавшими мистицизм при-
знавалось широкое использование в. нем любовной
лексики, незамеченным осталось одно частное, но мно-
гозначительное обстоятельство. А именно тот факт,
что и влюбленный питает пристрастие к религиозным
13 Заказ № 1435385
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
оборотам. Согласно Платону, любовь — это «божест-
венная» одержимость, а каждый влюбленный обоже-
ствляет свою возлюбленную, чувствует себя рядом
с ней «как на небе» и т. д. Этот любопытный лек-
сический взаимообмен между любовью и мистициз-
мом наводит на мысль об общих корнях.
Мистическое состояние и впрямь напоминает влю-
бленность. Они совпадают даже в своем докучливом
однообразии. Подобно тому как, влюбляясь, влюбля-
ются одинаково, мистики всех времен и народов про-
шли один и тот же путь и сказали, в сущности, одно
и то же.
Возьмем любую мистическую книгу — индийскую
или китайскую, александрийскую или арабскую, не-
мецкую или испанскую. Всегда речь в них идет о транс-
цендентном путеводителе, стремлении души к Богу.
И этапы пути и те силы, которые оказывает ей под-
держку, неизменно одни и те же, не считая отличий
внешнего и случайного характера *.
Я прекрасно понимаю и, если угодно, разделяю ту
неприязнь, которую испокон веков Церковь выказы-
вала по отношению к мистикам, как будто опасаясь,
что похождения исступленного духа ведут к ниспровер-
жению религий. Исступленный — в известном смысле
помешанный. Ему не хватает чувства меры и душевной
ясности. Он придает единению с Богом неистовый
характер, претящий безмятежной основательности ис-
тинного священника. Дело в том, что находящаяся
в состоянии экстаза монахиня вызывает у католичес-
кого теолога такое же презрение, какое китайский ман-
дарин испытывает к мистику-даоисту. Приверженцы
тотального хаоса непременно предпочтут анархию
и дурман мистиков ясному и упорядоченному складу
ума священников, то есть Церкви. Мне трудно с ними
в этом согласиться. Для меня неоспоримо, что любая
теология ближе подводит нас к пониманию Бога, гово-
рит нам больше о природе божественного, чем все
экстазы всех мистиков, вместе взятых. Если вместо
— 282 —
|