|
И все же «жилище», в котором мистик пренебрегает
всем остальным, чтобы лицезреть "лишь Бога, не самое
сокровенное — и выше можно подняться по стезе ис-
ступленности.
Бог, к которому стремятся усилием воли, имеющий
границы и очертания; Бог, в раздумьях о котором
прибегают к помощи чего бы то ни было; наконец,
Бог, оказывающийся объектом для нашего внимания,
слишком напоминает посюсторонний мир, чтобы дей-
ствительно быть Богом. Вот где истоки доктрины,
парадоксальные контуры которой то и дело вырисовы-
ваются на страницах сочинений мистиков, убеждаю-
щих нас, что стремиться надо к тому, чтобы не думать
«даже» о Боге. Ход рассуждений при этом приблизите-
льно следующий: если неотступно думать о Нем, тя-
нуться к Нему, наступает момент, когда Он перестает
быть чем-то внешним для нашей души и отличным от
нее, находящимся вне и перед нею. Другими словами,
перестает быть objectum и превращается в injectum 27.
Бог проникает в душу, сливается с ней, или, как приня-
то говорить, душа растворяется в Боге, перестает вос-
принимать себя как нечто отдельное. Именно этого
слияния и жаждет мистик. «И становится душа — я
говорю о самом сокровенном в этой душе — как будто
бы единым целым с Богом»28,— пишет Святая Тереса
в «Седьмом жилище». При этом речь не идет о том,
что этот союз ощущается как нечто недолговечное,
достигаемое сегодня и затем утрачиваемое. Мистик
воспринимает это слияние как непреходящее, подобно
тому как влюбленный клянется в вечной любви. Свя-
тая Тереса решительно настаивает на разграничении
между двумя типами единения: первый можно «уподо-
бить двум свечам, настолько соединившим свое пламя,
что кажется, будто свеча одна... Однако их без труда
можно отделить одну от другой, и снова перед нами
389
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
две свечи». Другой, напротив, можно «уподобить воде,
падающей с неба в реку, или ручью, где она смешива-
ется настолько, что никому не удастся уже определить
и отделить ту, которая была в реке, от той, которая
упала с неба; точно так же вода ручейка, впадающего
в море, уже неотделима; точно так же, если свет двумя
потоками льется в помещение, в нем он будет уже
одним светом».
Экхарт прекрасно обосновывает известную ущерб-
ность того состояния, при котором Бог является всего
лишь объектом раздумий. «Истинное присутствие Бо-
га возможно только в душе, а не в мыслях о Боге,
неустанных и однообразных. Человек не должен толь-
ко думать о Боге, ибо, стоит мыслям иссякнуть, как
Бога не станет». Таким образом, высшей ступенью
мистического пути будет та, на которой человек про-
никнется Богом, станет губкой, впитывающей божест-
венность. Ему ничего не стоит теперь вернуться в мир
и погрузиться в земные заботы, поскольку он будет,
в сущности, как автомат, следовать указаниям Бога.
Его желания, поступки и жизненное поведение от него
уже не зависят. Отныне ему безразлично, что он делает
и что с ним происходит, коль скоро «он» покинул
землю, свои дела и стремления, неуязвимый и непро-
ницаемый для всего чувственного мира. To, что дейст-
вительно было его личностью, эмигрировало к Богу,
перетекло в Бога; осталась лишь механическая кукла,
некое «создание», которым Бог управляет. (Мисти-
цизм в наивысшем своем проявлении непременно смы-
кается с «квиетизмом»29.)
— 285 —
|