|
Быть может, теперь мы вновь возвращаемся от
действий к лицам, от функций к субстанциям. Это
268
МЫСЛИ О РОМАНЕ
явилось бы любопытным симптомом развивающегося
классицизма.
Однако подобные вопросы заслуживают более де-
тального рассмотрения, заставляя нас в поисках от-
вета противопоставить театр французского классицизма испанскому народному театру.
ДВА ТЕАТРА
Структурное различие между французским класси-
цистическим и нашим народным театрами среди про-
чего красноречиво свидетельствует, насколько несхожи
судьбы Франции и Испании. Не желая ни в коей мере
принизить его достоинство, я не могу называть наш
театр классицистическим по той простой причине, что
не вижу в нем ничего от классики. Не уверен, что
истории известно хотя бы что-то народное и в то же
время классическое. Напротив, французская траге-
дия— искусство, предназначенное аристократии. Ее
первое отличие от нашего театра—зритель, к которо-
му она обращена. Ее эстетическое намерение опять-
таки противоположно тому, которое движет нашими
драматургами. Разумеется, я беру оба стиля в целом,
не отрицая, что в каждом из них есть свои исклю-
чения (хотя они, как всегда, лишь подтверждают пра-
вило).
Действие французской трагедии сведено к миниму-
му. И речь не просто об известных трех единствах (нам
еще предстоит убедиться, какую службу они могут
сослужить «настоящему» роману),—сама история, по-
ложенная в ее основу, требует узких рамок. Наш театр
накапливает как можно больше приключений, собы-
тий. Драматург, понятное дело, вынужден развлекать
публику, которая жаждет трудных, опасных, немыс-
лимых приключений. Автор французской трагедии на
канве всем известной, самой по себе незанимательной
«истории» стремится выделить лишь два-три ярких
момента. Он избегает внешних приключений, неверо-
ятных событий: сюжет лишь возможность поставить
определенные психологические проблемы. И автор
и зрители не столько любуются зрелищем людских
страстей, сколько предаются их разбору. В нашем
театре, напротив, психологическая анатомия чувств
269
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
и характеров встречается редко,—по крайней мере, не
в ней тут дело. И чувства и характеры наш театр берет
как бы скопом и со стороны: они—основа, трамплин,
нужный драме, чтобы совершить свой мощный, ги-
гантский прыжок. Все другое попросту утомило бы
зрителей испанского «площадного театра», простых
людей с душою скорее пылкой, чем созерцательной.
И все же психологический анализ—не главная эсте-
тическая цель французской трагедии, а, скорее, средство
для достижения другого эффекта, роднящего французс-
кий классицизм с античным театром (трагедии Сенеки
оказали существенное влияние на классическую драма-
тургию). Знатная публика наслаждается образцовым,
нормативным характером трагического события. Она
не столько опечалена ужасной судьбой Федры или
Аталии, сколько воодушевлена примерами благородст-
ва, которые подают эти великие героини. По сути дела,
французский театр—зрелище торжества этических
принципов. Нам показано не какое бы то ни было
действие, не ряд этически нейтральных событий, а репе-
ртуар нормативных жестов, образцовый тип человечес-
ких реакций на великие жизненные испытания. Персона-
жи французского театра—это герои, это избранные
натуры, подающие примеры благородства: человечес-
кие standarts. He случайно действующими лицами таких
пьес могут быть только короли и аристократы—люди,
лишенные повседневных житейских забот и способные
> отдать все силы решению проблем сугубо моральных.
Даже ничего не зная о французском обществе того
времени, прочитав эти пьесы, сразу приходишь к выво-
ду: зрители стремились прежде всего познать правила
достойного поведения, достичь морального совершен-
ства. Стиль выдержан, каждое слово взвешено,—здесь
неуместна ни колоритная грубость, ни выплеск чувств.
Страсть ни на секунду не забудется и в любом порыве
неукоснительно соблюдёт норму, следуя правилам по-
этики, этикета, даже грамматики. Искусство французс-
кой трагедии—это мастерство самообладания, точнее,
умение найти для любого поступка и слова наилучшую
норму, задающую им точные границы. Здесь всегда
присутствует стремление к отбору, сознательное жела-
ние совершенства, позволявшее французам шлифовать
свою жизнь и расу от поколения к поколению.
— 198 —
|