|
Связь нашего сознания с предметами состоит в том,
что мы мыслим их, создаем о них представления. Строго
говоря, мы обладаем не самой реальностью, а лишь
идеями, которые нам удалось сформировать относите-
льно нее. Наши идеи как бы смотровая площадка,
с которой мы обозреваем весь мир. Гете удачно сказал,
что каждое новое понятие—это как бы новый орган,
который мы приобретаем. Мы видим вещи с помощью
идей о вещах, хотя в естественном процессе мыслитель-
ной деятельности не отдаем себе в этом отчета, точно так
же как глаз в процессе видения не видит самого себя.
Иначе говоря, мыслить—значит стремиться охватить
реальность посредством идей; стихийное движение мыс-
ли идет от понятий к внешнему миру.
Однако между идеей и предметом всегда существу-
ет непреодолимый разрыв. Реальность всегда избыточ-
на по сравнению с понятием, которое стремится огра-
ничить ее своими рамками. Предмет всегда больше
понятия и не совсем такой, как оно. Последнее всегда
* Было бы досадно повторять в конце каждой страницы, что любая из
черт нового искусства, выделенных мною в качестве существенных, не должна
абсолютизироваться, но рассматриваться только как тенденция.
246
ДЕГУМАНИЗАЦИЯ ИСКУССТВА
только жалкая схема, лесенка, с помощью которой мы
стремимся достичь реальности. Тем не менее нам от
природы свойственно верить, что реальность—это то,
что мы думаем о ней; поэтому мы смешиваем реаль-
ный предмет с соответствующим понятием, простоду-
шно принимаем понятие за предмет как таковой. В об-
щем, наш жизненный инстинкт «реализма» ведет нас
к наивной идеализации реального. Это врожденная
наклонность к «человеческому».
И вот если, вместо того чтобы идти в этом направ-
лении, мы решимся повернуться спиной к предполага-
емой реальности, принять идеи такими, каковы они
суть, просто в качестве субъективных схем, и оставим
их самими собой—угловатыми, ломкими, но зато чис-
тыми и прозрачными контурами,—в общем, если мы
поставим себе целью обдуманно, сознательно субстан-
тивировать идеи, поставить их на место вещей, мы их
тем самым дегуманизируем, освободим от тождества
с вещами. Ибо, в сущности, они ирреальны. Прини-
мать их за реальные вещи—значит «идеализировать»,
обогащать их, наивно их фальсифицировать. Застав-
лять же идеи жить в их собственной ирреальности —
это значит, скажем так, реализовать ирреальное имен-
но как ирреальное. Здесь мы не идем от сознания
к миру,—скорее, наоборот: мы стремимся вдохнуть
жизнь в схемы, объективируем эти внутренние и субъ-
ективные конструкции.
Художник-традиционалист, пишущий портрет, пре-
тендует на то, что он погружен в реальность изобража-
емого лица, тогда как в действительности живописец
самое большее наносит на полотно схематичный набор
отдельных черт, произвольно подобранных сознанием,
выхватывая их из той бесконечности, каковая есть
реальный человек. А что если бы, вместо того
чтобы пытаться нарисовать человека, художник ре-
шился бы нарисовать свою идею, схему этого челове-
ка? Тогда картина была бы самой правдой и не произо-
шло бы неизбежного поражения. Картина, отказав-
шись состязаться с реальностью, превратилась бы
в то, чем она и является на самом деле, то есть
в ирреальность.
— 182 —
|