|
Это означает, что для большей части людей эсте-
тическое наслаждение не отличается в принципе от
тех переживаний, которые сопутствуют их повседнев-
ной жизни. Отличие—только в незначительных, вто-
ростепенных деталях: это эстетическое переживание,
пожалуй, не так утилитарно, более насыщенно и не
влечет за собой каких-либо обременительных после-
дствий. Но в конечном счете предмет, объект, на ко-
торый направлено искусство, а вместе с тем и прочие
его черты, для большинства людей суть те же самые,
что и в каждодневном существовании,— люди и людс-
кие страсти. И искусством назовут они ту совокуп-
ность средств, которыми достигается этот их контакт
со всем, что есть интересного в человеческом бытии.
Такие зрители смогут допустить чистые художествен-
ные формы, ирреальность, фантазию только в той
мере, в какой эти формы не нарушают их привычного
восприятия человеческих образов и судеб. Как только
эти собственно эстетические элементы начинают пре-
обладать и публика не узнает привычной для нее ис-
тории Хуана и Марии5, она сбита с толку и не знает
уже, как быть дальше с пьесой, книгой или картиной.
И это понятно: им неведомо иное отношение к пред-
метам, нежели практическое, то есть такое, которое
223
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
вынуждает нас к переживанию и активному вмеша-
тельству в мир предметов. Произведение искусства,
не побуждающее к такому вмешательству, оставляет
их безучастными.
В этом пункте нужна полная ясность. Скажем сра-
зу, что радоваться или сострадать человеческим судь-
бам, о которых повествует нам произведение искус-
ства, есть нечто очень отличное от подлинно художест-
венного наслаждения. Более того, в произведении
искусства эта озабоченность собственно человеческим
принципиально несовместима со строго эстетическим
удовольствием.
Речь идет, в сущности, об оптической проблеме.
Чтобы видеть предмет, нужно известным образом
приспособить наш зрительный аппарат. Если зритель-
ная настройка неадекватна предмету, мы не увидим
его или увидим расплывчатым. Пусть читатель вооб-
разит, что в настоящий момент мы смотрим в сад
через оконное стекло. Глаза наши должны приспосо-
биться таким образом, чтобы зрительный луч прошел
через стекло, не задерживаясь на нем, и остановился на
цветах и листьях. Поскольку наш предмет—это сад
и зрительный луч устремлен к нему, мы не увидим
стекла, пройдя взглядом сквозь него. Чем чище стекло,
тем менее оно заметно. Но, сделав усилие, мы сможем
отвлечься от сада и перевести взгляд на стекло. Сад
исчезнет из поля зрения, и единственное, что остается
от него,—это расплывчатые цветные пятна, которые
кажутся нанесенными на стекло. Стало быть, видеть
сад и видеть оконное стекло—это две несовместимые
операции: они исключают друг друга и требуют раз-
личной зрительной аккомодации.
— 165 —
|