|
Вот об этом и речь: есть сущность, которая частью
или примесью входит во все, точно красная нить,
вплетенная в любой канат Королевского морского
флота Британии. То всеобщее, неуничтожимое и вез-
десущее, что неизбежно сопутствует всякому явлению,
и называется сознанием.
Невозможно представить себе что бы то ни было
вне отношения к нам: минимум связей с окружа-
ющим—это связь с сознанием. Какими бы разными
ни казались два предмета, они, во всяком случае,
имеют одно общее свойство — быть предметами на-
шей мысли, объектами для субъекта.
Понятно, что труднее всего познать, почувство-
вать, описать и определить именно этот всеобщий,
неуничтожимый и вездесущий феномен—сознание.
Все остальное дано и воспринято лишь благодаря ему.
Оно, собственно, и есть данность, открытость разуме-
нию. Как обязательная добавка оно входит во все —
входит неотторжимо, незыблемо и непременно. И если
мы отличаем холод от влажности, поскольку влаж-
ность связана то с холодом, то с теплом, тогда как
определить саму область их проявлений—сознание?
Где без метафоры не обойтись, так это именно здесь.
Понять же всеобщую связь между объектом и субъ-
ектом, иначе говоря, способность разумения, можно
только сравнив ее с другой формой связи, частичной.
Результатом сравнения и будет метафора. Но нужно
быть начеку, чтобы, истолковывая всеобщее через ча-
стичное и более доступное, не упустить из виду, что
имеешь дело с научной метафорой, и — по законам
поэзии—не отождествить одного с другим. Оступить-
ся тут рискованно. Ведь от того, как мы представляем
себе сознание, зависит весь наш образ мира, а от него
213
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
в свою очередь—нравственность, политика, искус-
ство. Целостное здание мира и бытия в нем покоит-
ся здесь на мельчайшей, неощутимой частице одной-
единственной метафоры.
В самом деле, две главные эпохи человеческой мыс-
ли—древний мир, включая Средневековье, и новое
время, начиная с Возрождения— существовали благо-
даря двум уподоблениям, теням двух снов, как сказал
бы Эсхил. Две эти ключевые метафоры в истории
философии с поэтической точки зрения немногого сто-
ят. Ими пренебрег бы и зауряднейший лирик.
Как античность объясняла себе тот потрясающий
факт, что мир встает перед нами, облик за обликом
разворачивая зрелище бесчисленных предметов? Уточ-
ню смысл вопроса. Взглянем на горную цепь Гуадар-
рамы. Перёд нами гора высотою около двух тысяч
метров, она гранитная, сиреневая с голубым. Но ра-
зум—вне пространства, он безразмерен, бесцветен, не
обладает сопротивлением. Итак, объект и субъект мы-
сли имеют противоположные свойства, взаимно ис-
ключают и друг друга и возможность всякой связи
между собой, поскольку взаимное отрицание связью,
конечно, не является. И все же, глядя на гору, субъект
и объект восприятия—гора—образуют вполне поло-
жительную связь: они входят друг в друга, становясь
одним. Как будто бы два полностью исключающих
друг друга феномена тем не менее составляют одно.
Перед нами противоречие, не так ли? -Но в нем и за-
ключается вопрос. Столкнувшись с противоречием, ра-
зум теряет равновесие. Решив, будто А есть Б, он тут
же пытается исправить ошибку и утверждает, что А не
есть Б; но, встав на эту новую позицию, он неизбежно
возвращается к началу, и так без конца. Это вынужден-
ное кружение расшатывает мысль, лишая ее покоя
и безмятежности. Чтобы вырваться, мы начинаем со-
противляться и пытаемся превзойти противоречие,
разрешить вопрос. Соломинка в воде прямая—и нет.
Что же выбрать? «Быть иль не быть—вот в чем
вопрос». «То be or not to be; that is the question».
— 158 —
|