ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
неизбежно подыскиваем им телесное воплощение.
Скольких усилий стоило человеку выделить в чистоте
эту внутреннюю психическую сущность, которая за-
брошена в чуждый ей материальный мир и наделена
собственной силой чувства и предвосхищения! История
личных местоимений развернет перед нами череду по-
добных усилий, показывая, как в долгом продвижении
от внешнего к внутреннему формируется понятие «я».
Сначала вместо «я» говорят «моя плоть», «мое тело»,
«мое сердце», «моя грудь». Мы еще и теперь, с уда-
рением произнося «я», прижимаем руку к груди,—
остаток древнего телесного представления о личности.
Человек познает себя через то, чем владеет. Притя-
жательное местоимение старше личного. Понятие «мо-
его» старше понятия «я». Позже акценты переносятся
с вещей на социальную маску. Образ себя, который
создан в расчете на других, тo есть, самый внешний
слой личности, выдается за ее истинную сущность.
В японском языке нет местоимений «я» и «ты». О себе
говорят словами «ничтожный», «неразумный», о со-
беседнике —выражениями «почтенный», «высочай-
ший» и т. п. О себе упоминают в третьем лице, как
о вещи, и этикет общения в том и состоит, чтобы
правильно понять, кто из говорящих «ничтожный»,
а кто—«высочайший». В языке североамериканских
индейцев юпа местоимения третьего лица различаются
в зависимости от того, относятся ли они к взрослому
члену племени, ребенку или старику. Рискнем сказать,
что социальная титулатура—все эти наши «превос-
ходительства», «светлости» и «высочества»—предше-
ствовала простым личным местоимениям.
Поэтому не удивительно, что в языке так мало
слов, изначально относящихся к действиям сознания.
Почти весь понятийный аппарат психологов—чистые
метафоры: слова со значением тела приспособлены
косвенно обозначать движения души.
Но наша внутренняя, отвлеченная от тела личность
еще относительно конкретна. Есть предметы гораздо
более абстрактные и темные: чтобы помыслить их,
метафорический инструментарий куда нужнее.
Представлять предмет ясно и отчетливо—значит
думать о нем как об особой сущности, мысленным
лучом выделив его из окружения. Поэтому легче пред-
212
ДВЕ ГЛАВНЫЕ МЕТАФОРЫ
ставить себе изменчивое, чем постоянное. Изменение
смещает строй реальности так, что ее элементы об-
разуют новые связи. Влажность то ассоциируется с те-
плотой, то соединяется с холодом» Изъятый из таких
сочетаний, предмет оставляет за собой очерк пустоты,
словно плитка, выпавшая из мозаики.
Поэтому воспринять предмет тем труднее, чем бо-
гаче связи, в которые он вступает. О его верность себе
при любых переменах наша восприимчивость притуп-
ляется.
— 157 —