|
«О lac!, l'аnnee a peine a fini sa carriere,
Et, pres des flots cheris qu elle devait revoir,
Regarde!, je viens seul m'asseoir sur cette pierre
Ou tu la vis s'asseoir!»10
Именно такова и. романтическая музыка—сентимен-
тальные общие места, нежащие слух мирного коммер-
санта, муниципального служащего, добродетельного
профессора и всех барышень de comptoir.
II
Все мои упреки романтической музыке в целом не
значат, что я недооцениваю романтизм. Я тем более
далек от такого взгляда потому, что эта бурная духо-
вная революция всегда казалась мне одной из самых
славных и героических авантюр в истории. До роман-
тиков чувства, которые часто называли «страстями»,
«pathos», то есть «аффектами», обычно приводили че-
ловека к патологии, в лечебницу для душевнобольных,
169
ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ
в исповедальню или даже прямой дорогой в ад. В кру-
ге втором, по Данте, обитают души, обуреваемые
страстями, те, «que la raggion somettono al talento»11,
причем под «вожделениями» подразумеваются все те
же чувства. И вот, наказанные за свою одержимость,
увлекаемые неистовым черным вихрем, проносятся пе-
ред нами вечной чередой страстные души, и «как скво-
рцов уносят их крыла, в дни холода...»12 И вот тут-
то и проявляется глубоко укоренившийся в каждом из
нас романтик: когда мы видим, как Паоло и Франчес-
ка, словно две сцепившиеся крыльями черные птицы,
ломано кружат в смятенном, сумрачном воздухе, их
пылкая одержимость сообщается нам, и мы стремимся
вслед их роковому полету, и порывы, адского вихря
хлещут нас по лицу. Так охваченные воинственным
пылом мальчишки, заслышав звуки полкового оркест-
ра, готовы тут же примкнуть к чеканящим шаг
рядам.
Романтизм выпустил на волю обитавшие в нас
чувства. Благодаря тому, что чувства наконец получи-
ли свои права, в литературе начиная с 1800 года про-
явились два замечательных качества, раньше полно-
стью отсутствовавшие,—цвет и тепло. За несколькими
поистине гениальными исключениями, вся поэзия
и проза, созданная до романтизма, сегодня кажется
мертвой, безжизненной плотью, не согретой пьянящим
биением крови. Возьмите любой отрывок греческого
или римского автора—и на вас повеет мраморно-бро-
нзовой стылостью. Гете и Шатобриан дали искусству
слова способность чувствовать: героические подвижн-
ки, они вскрыли себе вены, и живительный поток их
крови через поэтическое русло устремился к разветв-
ленному устью новой эпохи*. Все мы, ныне пишу-
щие,— более или менее правоверные внуки этих двух
полубогов. Даже творчество Барохи, который терпеть
не может Шатобриана, лишь продолжение мечта-
— 126 —
|