|
Соловьев пошел дальше Канта и глубже проанализировал понятийное содержание правды. Русский ученый ввел различие между правдой реальной, формальной и идеальной. Он употреблял эти понятия для словесного выражения того, что есть, что может быть и что должно быть с точки зрения нравственности. Выделение трехкомпонентной структуры обсуждаемого феномена позволило Соловьеву не только содержательно расширить и углубить понятие правды. Использование вместо одного значения категории правды трех различных по смысловым оттенкам понятий дало ему возможность снять противоречие между кантовским пониманием лжи как безусловной противоположности правде и нравственным долгом человека с помощью фактически ложной речи спасти друга, которого ищет убийца. По Соловьеву, те, кто настаивает на безусловном соблюдении правила «не лги», сами впадают в фальшь, потому что ограничивают значение правды ее реальной, фактической стороной. А ложь противоположна правде в полном смысле слова только в тех случаях, когда под ложью имеют в виду противоречие не только правде реальной и формальной. Главным для определения лжи как субъективно-психологического состояния оказывается ее противоречие идеальной правде, нравственной, то есть тому, что должно быть в соответствии с принимаемыми человеком нормами морали. В этом контексте не удивительно, что рассматривая кан-товский пример с убийцей, русский философ приходит к прямо противоположному решению моральной дилеммы. Соловьев считает, что в такой ситуации человек с развитым нравственным сознанием просто обязан сказать неправду, чтобы «отвести глаза» преступнику. Ведь вопрос убийцы нельзя рассматривать как акт простой Л1обознательности относительно фактического местонахождения его жертвы. Этот вопрос надо рассматривать как нераздельный Момент в целом ряде поступков, в совокупности составляющих Покушение на убийство. По Соловьеву, любое высказывание о 136________________________________________________________В В Знаков человеческих делах можно понимать как правдивое только тогда, когда оно отражает поступок в его действительной целостности и собственном, внутреннем смысле. А смысл вопроса убийцы в приведенном выше примере заключается ке в получении сведений, а в намерении убить человека. Поняв преступный замысел, мы не имеем ни теоретического основания, ни морального права давать преступнику информацию о местонахождении разыскиваемого. Он пишет: «С этой единственно правдивой точки зрения вопрос убийцы значит только: помоги мне совершить убийство, и фактически точный ответ на него, отвлекаясь от действительного смысла вопроса и придавая ему вопреки очевидности какое-то отношение к истине, был бы прямо лжив — с теоретической стороны, а практически означал бы только исполнение этого преступного требования...» [16, с. 127]. — 276 —
|