Мне хотелось бы всецело поддержать пафос выступления Бориса Сергеевича в той мере, в какой он акцентирует всегдашнюю незавершенность, открытость, я бы сказал еще — потенциальность как отличительную черту человеческого существования в мире. Говоря традиционным философским языком, человеку изначально дана свобода, более того, он обречен на свободу, которую так или иначе реализует в своем бытии. Эта мысль просвечивает, например, в тех суждениях автора, где он противопоставляет состояние и тенденцию или местопребывание и движение, полное риска.
Отсюда, между прочим, вытекает принципиальный тезис о том, что научное — включая психологическое — познание человека будет не просто неполным, но в конечном счете даже проходящим мимо сути, если оно будет видеть человека только в тех его ипостасях, где он выступает как существо детерминированное, обусловленное, безразлично — природно-биологически или социо-культурно. Конечно же, эти детерминирующие параметры вполне реальны, и их изучение открывает немало такого, что чрезвычайно важно для понимания не только актуального бытия человека, но и его возможностей, его потенциала. И тем не менее познание человека, коль скоро оно кладет в основание лишь эти определенности, даже в том случае, когда оно делает интереснейшие открытия, как то было, скажем, с 3. Фрейдом и его последователями, или имеет место с сегодняшними социобиологами, рано или поздно начинает навевать тоску. Тоску, которую в этом контексте я толковал бы не столько эстетически, сколько методологически.
Если же, однако, мы — к чему, на мой взгляд, стремится Борис Сергеевич, как и многие другие современные психологи, — пытаемся исходить из представления о свободе как о сущностной характеристике человеческого бытия, то сразу же оказываемся в поле, насыщенном чрезвычайно сильными ценностными зарядами. Безусловно, и те познавательные установки, против которых столь страстно выступает автор, на самом деле вовсе не являются ценностно нейтральными. Однако существующая научная традиция, которая подчеркивает такие ценности, как объективность, беспристрастность, определенность и т.п., позволяет абстрагироваться от этого обстоятельства. Но совершенно иначе обстоит дело тогда, когда мы изначально ставим под сомнение сами эти установки. В этом случае особой задачей, имеющей в том числе и методологическое содержание, становится экспликация, выявление собственных ценностных предпочтений и их, если угодно, осознанный выбор.
— 44 —
|