Психология и этика

Не хотелось бы спорить о названии, но в слово­сочетании "нравственная психология" слышится что-то назидательное, дидактическое, чуждое науке. Поясню это. Чем старше я становлюсь, тем неохот­нее говорю, что "я - психолог". Подобная "презен­тация" слишком ко многому обязывает, вселяет ожи­дания, которые далеко не всегда можешь оправдать. Предпочитаю говорить: "я — научный работник в области психологии". И совсем трудно представить, что у меня повернется язык сказать: "я — нрав­ственный психолог". Я весьма сочувствую размышлениям Б.С. Бра-туся по поводу нередуцированных представлений о человеке. Я не меньше, чем он, забочусь о нереду­цированных представлениях о психике. Но ведь и в той и в другой области поиск продолжается. На­помню: Homo habilis, Homo faber, Homo sapiens, Homo humanus, Homo politicus, Homo soveticus... Это все можно рассматривать как варианты редук­ции, большинство из которых скорее всего пред­ставляют собой не столько реальные черты челове­ка, сколько авансы или "девичьи грезы". Он ведь еще не стал в прямом смысле слова Homo erectus. Оказывается, что нередуцированным представлени­ем о человеке и является представление о челове­ке: Esse homo, упомянутое автором. И оно самодо­статочно, понятно, не нуждается в расшифровке, как личность, по мнению М.М. Бахтина, не нуждается в экстенсивном раскрытии. Ее видно по одному жес­ту, взгляду, слову. И ее тем более видно, что она редкость, как писал А.Ф. Лосев, — чудо и миф. Кстати, этого аспекта рассмотрения личности, к со­жалению, не коснулся Б.С. Братусь в своих инте­ресных размышлениях о ее инструментальной при­роде.

Не то же ли самое происходит и с нередуциро­ванными представлениями о психике? Для меня таким является представление о душе человечес­кой, которой, к моему удивлению, не нашлось места в размышлениях Б.С. Братуся о нашей науке. Не знаю как с нравственностью и этикой, но мне ка­жется, что психология без души иссушает душу. И пора бы ее возвращать в психологию или психоло­гам обращаться к душе.

Редуцированные или нередуцированные пред­ставления о человеке — это ведь предмет антропо­логии, которая вслед за психологией стала размно­жаться вегетативным способом. Равным образом, представления о душе — это предмет психологии. Притом, на мой взгляд, предмет неисчерпаемый и самодостаточный. Душа бывает светлой и черной, совестливой и бессовестной, богатой и бедной, ши­рокой и ущербной, здоровой и больной, чистой и гряз­ной, высокой и низкой... По законам языка слово "этика" к душе не приложимо. Этика, скорее, ха­рактеризует сознание, поведение, поступки челове­ка. Мне кажется, что и слово "нравственность" боль­ше приложимо к личности, к человеку, чем к душе. Другими словами, этика, нравственность относятся к внепсихологическим, а не к внутрипсихологичес-ким категориям. Это, конечно, не может служить препятствием для использования их в контексте пси­хологии. Мы ведь используем понятия культура, история, гуманизм, деятельность и многие другие вне-психологические категории и понятия. Но при этом необходимо отчетливо представлять собственно пси­хологическую проекцию этих понятий при включе­нии их в категориальный строй психологии. А это большая и специальная работа. Ведь за понятиями "этика" и "нравственность", которые в докладе Б. С. Братуся практически эквивалентны, имеется свой собственный груз, своя история. В этой истории этика ближе к морали, а то и к морализаторству. Не столь уже слабой является ассоциация этики с пурита­низмом, который, по словам О. Уайлда, "изуродо­вал все художественные инстинкты англичан". С. Кьеркегор соотносил этику не только с моралью, но и с нравственностью, называя этический выбор нравственным. Он же утверждал, что этический уровень развития личности выше эстетического. Иерархия Кьеркегора — эстетизм, моральность, ре­лигиозный опыт. У О. Уайлда, К. Леонтьева, Ф. Ницше эстетика выше этики, поскольку первая бо­лее относится к духовной сфере. В. Шестаков при­водит утверждение П. Флоренского о том, что эсте­тичность не есть самый общий, а, напротив, самый глубокий признак. У К. Леонтьева красота — лишь внешняя оболочка, наиболее внешний из различных "продольных" слоев бытия. А у Флоренского — красота не один из многих продольных слоев, а сила, пронизывающая все слои поперек[11]. Если принять взгляд Флоренского на эстетичность, красоту, кото­рые более всего выражаются в религии, то мы име­ем очередного "кандидата" на вертикальное изме­рение единого континуума бытия — сознания. И в этом смысле вполне правомерно предложить еще один вариант психологии, а именно "эстетическую психологию", которая может дополнить уже имею­щийся перечень: гуманистическую, христианскую, нравственную, культурно-историческую, органичес­кую (к обоснованию последней причастен автор этих строк). Замечу, что все эти варианты, включая пред­ложенные Л. С. Выготским вершинную и акмеис­тическую психологии, можно обобщить понятием "духовная психология". По крайней мере дух бо­лее органичен категориальному строю психологии, чем этика и нравственность. Да и нужно набраться духа, чтобы вернуть (или подарить) душу в психо­логию. Ведь, согласно М.М. Бахтину, "душа — это дар моего духа другому". Но надо ли умножать сущности? Последний аргумент не является фор­мальным. Есть реальная опасность инкапсуляции христианской ли, нравственной ли психологии са­мой в себе, как инкапсулировалась гуманистичес­кая психология, не оказав практически никакого вли­яния на всю остальную психологию.