Психология и этика

Если этика учит, как должно поступать, то на долю психологии остается собственная задача — выяснить мотивации и динамику недолжных по­ступков. Психология способна выяснить условия, способствующие нарушению моральных принципов. Тем самым она может указать пути избежания си­туаций, толкающих к не должному быть. Если эти­ка учит, как совершить выбор, то психология может помочь избежать выбора.

Развитие психологии поступка не сделает эту на­уку этичной, а этику психологичной. Если бы этика занялась подгонкой моральных ориентиров к чело­веческой психологии (читай: к человеческим сла­бостям), то от необходимого этического ригоризма не осталось бы следа и моральные ориентиры раз­рушились бы. Как поступать в запутанных случа­ях, где любой вариант выбора морально дефектен, учит не этика, а казуистика. Это особое искусство, требующее не только этической, но и психологичес­кой подготовки.

Этика дает свои рекомендации, не считаясь с пси­хологией (в том-то и состоит ее антипсихологич­ность), но для психологии вполне уместно исследо­вать субъекта перед лицом этих рекомендаций. Пси­хология не этична именно потому, что она обязана исходить из того, что субъекту свойственно нару­шать этические рекомендации или, по меньшей мере, желать, этого. При таком подходе психология по-стути оказалась бы естественным партнером эти­ки, не претендующим на руководство последней. Но тогда психологии следовало бы отказаться от амби­ций заниматься нравственным совершенствовани­ем (развитием), но заняться серьезным исследова­нием объективно существующего нравственного несовершенства человека путем подсматривания и определения. Такая роль может показаться менее возвышенной, чем мечтается издалека, но она гораз­до более реалистична и полезна.

Нам представляется, что в основе рассуждений Б.С. Братуся лежит ложная предпосылка о том, что цель психологии состоит в получении целостного знания о человеке. Это задача философской антро­пологии (именно ею занимается М.М. Бахтин, кри­тикуя заочную правду о человеке), которая вклю­чает в себя и этику, и философию религии, и, в ка­ком-то смысле, теоретическую психологию. Крити­ка М.М. Бахтина не только не является "смертным приговором" классической психологии, но даже не должна рассматриваться как обвинение. Это всего лишь указание теоретико-познавательных границ психологического подхода. Спор Б.С. Братуся с А.В. Петровским происходит в рамках той же пред­посылки о потенциальной универсальности психо­логического познания человека. Предпосылка очень лестная для психологии, но и очень обязывающая. Однако ее плодотворность позволительно поставить под сомнение. Собственно говоря, и треугольник наук, предложенный Б.М. Кедровым, прямо наме­кает на подчиненность психологии по отношению к философии. Скажем точнее — к философской ант­ропологии.