|
Надо сказать, что в 20-х — начале 30-х годов исследователи стремились поставить проблематику отрочества в социально-исторический и культурный контекст развития общества. Собирался фактический материал, активно разрабатывались теоретические концепции, но все было похоронено под обломками внушительного здания советской психологии после пресловутого постановления 1936 года. Вместе с «педологическими извра- 216 щениями» из отечественной науки на годы исчезла традиция культурно-исторического и конкретно-социального подхода к проблемам развития личности. Ученые, по понятным соображениям, стремились работать подальше от горячих социальных точек, лишь робкими мазками корректируя ту традиционную теорию отрочества, о которой упоминал Л. С. Выготский. Даже при наличии тонких лабораторных опытов и остроумных теоретических ходов академизм научных установок не мог заменить контекста реальной жизни. Так формировалось знание о полубуржуазном, полурабочем, полукрестьянском отрочестве, мало связанное с действительностью. Отбросив социально-исторический контекст, исследователи обрекли себя на идейный вакуум, в котором трудно было рассчитывать на проникновение в смысл и значение отрочества в жизни человека. Например, почему в примитивных культурах, как показала М. Мид, отрочество практически отсутствует? Почему подросток не был проблемой для феодальной Европы или, скажем, русской сельской общины? По каким причинам проблематика отрочества оказалась столь значимой для графа Л. Н. Толстого и стала уже мировоззренческим вопросом в разночинном Петербурге Ф. М. Достоевского? Какова связь судеб отрочества с промышленной революцией и процессом формирования западного гражданского общества (о чем писал и К. Маркс, и Ф. Энгельс)? Каково влияние на рассматриваемую проблему миграционных процессов, урбанизации и того «крестьянского водопада» (О. Лацис), который обрушился на советские города в 20-х и 50 —60-х годах? Даже бунт студентов и тинейджеров в 60-х годах на Западе, в корне изменивший отношение буржуазного общества к подрастающему поколению, что выразилось, в частности, в создании индустрии молодежных развлечений, мы недальновидно рассматривали только как еще одно свидетельство кризиса капитализма. Ученым казалось, что перечисленные и аналогичные им вопросы не находятся в прямой связи с типом подростка-школьника, преимущественно московского, ленинградского или из другого крупного города, который составлял основной объект наблюдений наших психологов. И надо сказать, такая узость кругозора до поры до времени вполне соответствовала нетребовательности общественного спроса. — 190 —
|