Опыт конкретно-исторической психологии личности

179

ма, непосредственней, ближе, то неудивительно, что оценки семейного климата (отношений в родительской семье, когда респонденту было 16 лет) у молодых и более старших респон­дентов разнятся.

Заметно расходится для крайних возрастных групп и зна­чимость родителей в качестве конфидентов: здесь поляризова­ны два типа людей, вызывающих доверие: семья (во многом — отец) и школа для более пожилых; мать и сверстники — для молодежи.

Большинство пожилых считают: молодежь сегодня часто враждебна к взрослым. Но не выглядит неожиданной и ответная реакция: большинство самых молодых согласны с тем, что мо­лодежь сегодня часто испытывает враждебность со стороны взрослых. Латентная репрессивность в отношении своей «смены» с ее собственным кругом ценностей и образцов поведе­ния оборачивается встречной настороженностью, если не прямой враждебностью; складывается синдром готовности к поруганию достоинства друг друга, презумпция его «оправданности».

Добавим, что среди 20-летних доля оправдывающих гру­бость старшим существенно выше, чем у всех иных групп, и превышает долю тех, кто в принципе не допускает такой воз­можности. С одной стороны, за враждебностью к молодежи скрывается, если обобщить предыдущие оценки и установки пожилых, подавляемое чувство своей нереализованности, не­нужности другим собственного печального опыта терпения и выживания, а потому неготовность к поколенческой смене, раздражение против «иного», непохожего и притязающего на автономность (в конечном счете — собственная невзрослость). С другой — нежелание молодежи продолжать этот историчес­кий опыт.

Уже по данным о потенциальной репрессивности, как к млад­шим, так и к старшим заметно, что в обеих группах, оправды­вающих агрессию, лидируют на этот раз «отцы» — тридцати­летние. Дело, как представляется, не просто в том, что у более молодых еще нет детей, а у старших они уже выросли. Этот фактор, конечно, значим, но важнее, думается, что для трид­цатилетних отношения с самоопределяющимися детьми наибо­лее проблематизированы, напряжены, поставлены под вопрос: здесь — и сейчас, на наших глазах — сталкиваются разные представления о человеке, ценном и неважном, должном и не­допустимом. Тридцатилетние чаще других считают возможным нагрубить старшему и выпороть ребенка. Этот возраст — пик латентной агрессивности относительно других возрастных групп. На него, как можно полагать, приходится перелом в