|
181 вающего ее догматического кодекса через зависимость от своих родителей и старших. Если для двух третей — двух пятых молодых и старших эти проблемы неразрешимы и выражены в конфликтах и некоммуникабельности, то еще треть — две пятых как молодых, так и старших все же пробуют выяснить эти проблемы в ходе обсуждения, чтения, самостоятельного обдумывания, для них ищутся средства разрешения, снятия, переключения, символизации. Оба же «возрастных» кризиса, и пожилых, и зрелых — не возрастного и даже не семейно-ролевого, а общесоциального, как мы думаем, характера: они фиксируют процесс болезненного распада идеологического канона «Homo soveticus», образа жизни и социальных рамок, его поддерживающих. Оценки, нормы и образцы поведения различных описываемых нами когорт формируются и усваиваются теперь уже — по крайней мере, последние пять лет — в отличающихся друг от друга социальных контекстах и средах, с опорой на разные информационные источники. Различны каналы получения обобщенного опыта, в том числе информации о прошлом — крупных событиях и важных периодах жизни советского общества. Преобладающими источниками информации о «классическом» периоде советской истории — включая войну — для старших поколений являются собственный опыт и свидетельства очевидцев. Для более молодых — тинейджеров и тридцатилетних — прежде всего чтение; свидетельства очевидцев уступают ему по охвату самых молодых в два и более раз; для тридцатилетних этот разрыв меньше, а применительно к фронту и тылу во время войны распространенность этих различных источников заметно сближается. Заметим, что, при очень большой доле непосредственных участников событий среди пожилых респондентов, она сколько-нибудь приближается к доле тех очевидцев, от которых узнали об этих событиях молодые, лишь в свидетельствах о репрессиях и событиях на фронте во время войны. А в свидетельствах о массовом голоде и тыловых лишениях собственные свидетельства переживших эти испытания для молодежи менее значимы, чем печатные источники. Говоря иначе, семья и межличностная коммуникация, насколько можно судить, в целом не стали альтернативным каналом передачи социального опыта в условиях тотального государственного контроля над средствами массовой коммуникации: все же источником знаний о прошлом для подавляющей части общества остаются именно эти подконтрольные государству каналы, они до последних лет формировали массовое «историческое сознание». Особенно — 162 —
|