|
176 В обращении взрослых (и особенно пожилых) групп населения к младшим кроется их открытость возможным изменениям общества, способность понять и принять перемены, адаптироваться к ним. Речь идет о том духовном здоровье старейших слоев общества, которое философы и возрастные психологи называют мудростью, лапидарно обозначая высшее проявление понимания смысла и предназначения собственной жизни у людей «после шестидесяти». При альтернативном обращении авторитарный догматизм, воинственная агрессивность в отстаивании ценностей «своего времени» и заведомая недоброжелательность к подрастающему поколению говорят о том, что, увы, старость ассоциируется не только с мудростью, но и с маразмом и распадом. Таким образом, философы и возрастные психологи, рассуждая о мудрой старости, правы только наполовину. При этом, как пишет Б. Дубин1, надо иметь в виду, что «формирование личности в старших группах населения пришлось на „классический“ период сталинского тоталитаризма. Ступень убежденности большинства в правоте тогдашних идеологических деклараций и празднечных лозунгов мы сейчас обсуждать не будем... Важно другое. В условиях, оставивших подавляющей части людей единственную возможность — выжить любыми средствами, сохранить себя и детей, сформировался „базовый социальный характер“, который, в отличие от лучезарных портретов на демонстрациях и в газетах, долгие годы был (а во многом остается) реальностью. Привычка к оскорбительной, хамоватой опеке со стороны любых властей переплелась в нем с крайней заниженностью жизненных запросов и полным, но лукаво маскируемым „на людях“ неуважением и к власти, и к ближним. Показное единство перешло в завистливую уравнительность в быту, но компенсируется жесткой авторитарностью и эдаким олимпийским равнодушием по отношению к младшим и слабым. Потерявшие всякую разумную основу, претензии на государственную исключительность высказывают люди, предельно разобщенные и не имеющие ничего своего, как того и добивалась выжавшая их до последнего государственная машина. Крах той системы, которая обеспечивала видимость целого, была только „мысленным партнером“ этого „человека выживающего“, повлек за собой ощущение собственной ненужности у масс, которые волей и неволей долгие десятилетия служили опорой государственной власти. Чувство — 157 —
|