от возможных упреков в “витализме“. Эта линия разработок, чрезвычайно плодотворная для психологии, несомненно, способствовала выживанию в ней категории активности. “Рационализация“. Методологически богатая категория “предметной деятельности“ также давала убежище для разработки категории активности — иногда за счет обращения к таким самораспадающимся, внутренне-парадоксальным понятиям, как, например, уподобительная (!) активность. Действие этих “защитных механизмов“ (а их список мог бы быть расширен за счет таких, как “изоляция“, “отрицание“ и т. п.) в известной мере предотвращало исчезновение категории “активность“ из сферы психологических разработок и вместе с тем подготавливало почву для внутренне достоверного “прочтения“ данной категории, поиска адекватных теоретических экспликаций и очерчивания соответствующей области экпериментальных исследований. В 70-е гг., на “старте“ разработки проблемы, интерес исследователей к категории активности был обусловлен, помимо собственно научных “импульсов“, неприятием некоторых тенденций в общественной жизни, заключал в себе аргументы против: “полного единомыслия“ в сфере идеологии; представлений о возможности вывести цели бытия каждого отдельного человека из “правильно осмысленных“ целей общественной жизни; постоянно декларируемой гармонии личных и общественных интересов и т. д. Протест заключал в себе особую эстетику отрицания: личность как “специально человеческое образование... не может быть выведена из приспособительной деятельности“, “созидание одно не знает границ...“ (А. Н. Леонтьев); “психика — не административное учреждение“ (В. П. Зинченко); жизнь человеческой культуры и человека в ней как “диалогика“ (В. С. Библер); “Не человек принадлежит телу, а тело — человеку“ (Г. С. Батищев); “Индивидом — рождаются, личностью — становятся, индивидуальность — отстаивают“ (А. Г. Асмолов). Формировался особый взгляд на человека как преодолевающего барьеры своей природной или социальной ограниченности существа. Один из возможных здесь путей исследования заключается в том, чтобы адекватно осмыслить своеобразие того типа причинности, который скрывается за феноменом активности человека. Речь идет об актуальной причинности, о детерминирующем значении “момента“ в отличие от других форм детерминации со стороны прошлого (обычные причинно-следственные отношения, “действующая причинность“) или со стороны возможного “будущего“ (в виде “целевой причинности“). Корректную форму описания такого типа причинности мы встречаем у И. Канта в его представлениях о “взаимодействии“ (или “общении“) субстанций. С этой точки зрения активность системы есть детерминированность тенденций ее изменения теми инновациями, которые возникают в ней актуально (“здесь и теперь“) — это детерминизм со стороны “настоящего“, а не “прошлого“ (в виде следов предшествующих событий), или “будущего“ (в виде модификации этих тенденций событиями, с которыми еще предстоит столкнуться). — 125 —
|