|
Ни в коей мере. Стратагема формализации, объединяющая современную науку и сочленяющая трансцендентальное с феноменологическим отношением выводимости, не способна достичь большего, чем описать наблюдаемое и переживаемое на основе некоторой онтологии. Но сама эта онтология не может быть зафиксирована нами с желательной полнотой и надежностью! Как зыбкая тень на стене платоновской пещеры, она — только намек на представление того, что непредставимо, только заведомо неполная и несовершенная попытка мыслить немыслимое: подлинный источник тени ускользает от мысли и представления в неразличимость трансценденции. Мы уверены после Геделя, что предательская несостоятельность предметного языка может быть обнаружена лишь с помощью метаязыков, и охотно умножаем зеркала и уровни рефлексии. Ментальные структуры разветвляются, но увеличиваются ли при этом ментальные возможности? Научная речь свободно переходит с одного уровня на другой, вглядываясь в многократно отраженное изображение, мы уже только строим догадки, что в нем — от предмета, а что — от наших способов постижения. Вопреки намерениям рефлексия приводит также к несуразице и смуте, когда мы уже не в состоянии различить, то ли жизнь и мир и вправду всамделишны, то ли все — только сон, в котором мы видим себя бодрствующими. Вопрос о единстве научного знания предполагает дискуссию о том, насколько правомерно ту или иную найденную структуру трансцендентального полагать достаточно репрезентирующей все поле трансценденции. Но уже в силу потенциальной неисчерпаемости трансценденции любое такое предложение оказывается скомпрометированным. Мы объявляем редукционизм порочным, но все же это не мешает нам стремиться к нему: “...И впасть... как в ересь в неслыханную простоту”. Однако почти ничего, кроме смутной метафизической надежды на связность и универсальность бытия, не позволяет нам считать когда-либо достижимой однородность покрывающей поле знания рефлексии. Мы не думаем, что эта надежда беспочвенна и что картина мира когда-нибудь рассыплется на прекрасные, но несоизмеримые и непригнанные осколки. Наши постигающие устремления не только специфицируют разные отрасли знания, но и формируют новые дисциплины, лежащие на пограничье ранее обособленных наук. Единственное, что тревожит современную мысль, — это вопрос о рамках творческих возможностей человека, придающих единство эвристическому продукту. Так способны ли мы, оставаясь в универсуме, мнимым центром которого являемся сами, обоснованно утверждать, что мир связан сам по себе, а не потому, что иначе мы его не в состоянии вообразить? — 22 —
|