|
Речь и ментальность располагаются в определенных пространствах, где они эффективны и специфичны, посредством характерного им дискурса. Способы сочленения элементов речи и их развертки в линейные (но отнюдь не одномерные) последовательности, т.е. дискурс, естественно, составляют необходимое условие бытия любой речи. Отличия дискурсов задают различные русла речи. Те или иные речь и ментальность, отличаясь дискурсом, как правило, отличаются и номенклатурой возможных и предпочтительных семиотических средств. Отслеживая семиозис, мы вправе надеяться на возможность проникнуть в потаенные глубины культуры, понять и предвидеть тенденции ее изменений. Культуры обычно разительно отличаются присущими им дискурсом и семиозисом. Кроме того, подразумеваемые, но неявные схемы универсума фундирующие культуры манифестируют посредством стратагем. Стратагемы культуры — это попытки выявить безотчетно полагаемые элементы схем универсума, предложить актуальную модель их координации. Стратагемы охватывают всю проблематику постижения человеком универсума и самоосуществления человека, задают перечень полагаемых существенными тем, о которых ведутся перманентные дискуссии, волнующие конкретно-исторического человека. Специфицировать ту или иную культуру, следовательно, означает соотнести ее с определенной схемой универсума, открытыми ею пространствами небессмысленной речи, с особенностями дискурса и семиозиса, с ее стратагемами и набором тем. Так обнаруживаются базисные характеристики ментальности, задаваемой определенным типом культуры.
Описать схему универсума, оставаясь в границах речи, открытых самой схемой, — так же трудно, как обнаружить собственные предрассудки, будучи им же подчиненным. Способны ли мы усмотреть течение русел речи, если мы — лишь частички несущегося в них потока, если границы его берегов совпадают с границами мыслимого и немыслимого? Чтобы увидеть лабиринт, нужно выйти за его пределы, посмотреть на него со стороны, сверху. Поэтому попытки описать свою схему универсума неизбежно сопряжены с аберрационными искажениями: когда за мелким мы не видим великого или наоборот — временное и иллюзорное принимаем за вечное и сущностное. Аберрационные помехи, наверное, стали бы неодолимыми, если бы современный мир культуры не был связным миром. Что происходит с нами, когда мы прикасаемся к иным — прошлым или сосуществующим с нашей — схемам универсумов, проникаем в основания ушедших культур или даже бегло знакомимся с фрагментами речи, продуцируемой отличными от нашей схемами универсумов? Вот уже несколько столетий большинство людей живет в связном мире — как во временн?м, так и в пространственном смыслах, — поэтому подобных соприкосновений ныне умудряются избежать немногие. Хотя полнота такого контакта весьма различна и часто незначительна, микроб неединственности основ собственного бытия уже проник во все культуры. Порожденные им ростки сомнения и рефлексии составляют крохотные островки, куда иногда попадает человек, не то чтобы не отягощенный предубеждениями, но уже не всецело им подчиненный. Оттуда-то, с дистанции условного и неполного отстояния, он и способен заметить свою странную зарождающуюся способность мыслить немыслимое, дерзнуть осуществить попытку добраться до истоков собственной речи и основ бытия, оставаясь в их пределах. — 17 —
|