Лекции по аналитической психологии

Наиболее мешающими были психологические послед­ствия этой разрастающейся трещины между знанием и верой. Отрицание религиозных интерпретаций и ценнос­тей жизни и мира все большим числом людей означало для них еще и то, что мир больше не казался им духов­ной и осмысленной сущностью. Этим объясняется, почему наряду с великими открытиями и прогрессом индиви­дуального опыта росло и общее чувство тревоги, опас­ности, изоляции. "Экспериментальная" позиция означа­ла, что человек в состоянии и даже обязан исследовать все; а такая позиция неминуемо, шаг за шагом, привела к растущему чувству сомнения и скептицизма. Больше не было всеобъемлющего и доступного ответа на вопрос о смысле и значении человеческой жизни. Чем больше ста­новились видимыми законы, управляющие природой, тем больше стирались законы, управляющие действиями лю­дей в этом мире. Принцип духовного синтезирования, столь характерного для ранней эпохи, уже утрачен, и че­ловек испытывает мир в его ошеломляющем количестве различных материальных аспектов. Единство жизни и ее смысл уже окончательно разделены, расщеплены. Чело­век потерял свое достоинство как представитель и выра­зитель осмысленного мира. Последнее и наиболее пате­тическое выражение этой позиции состоит в том, что че­ловек считается значительным и важным только как "эко­номическая' единица". Таким образом, образ двадцатого века предстал для среднего человека несущим чувство фрустрации и ничтожности мира. Это можно охарактери­зовать чем-то наподобие следующего: мир лишен божес­твенного руководства, он без имманентного чувства или внутренней сцепленности (за исключением чисто меха­нического сцепления), без внутренней ответственности. Это значит, что у человека не было ни реальности, ни функций за пределами того мира, которое его эго опре­делило для него. Огромное и само по себе бесценное достижение рационального и экспериментального отно­шения к миру началось с освобождения человека от ужасного количества стреноживающих пут и освободило от ограничений власти догм. Девиз Королевского Общес­тва «Ни в чьих словах» выражает справедливую гордость этого нового открытия человеческой свободы - право со­мневаться и исследовать; но интеллект явно превзошел себя: он атаковал не только ошибочные догмы, но разру­шил также и достойные ценности. Интеллект взял на се­бя роль панацеи вместо того, чтобы ограничить себя над­лежащим местом и функцией, Человеческие ценности не поддаются рационалистическому препарированию, зако­ны интеллекта отличаются от законов чувств.