|
– Пойдем и мы, – сказали двое мрачных людей. Вздохнули, потоптались на месте и ушли. – И хорошо, что ушли, – воскликнул старшина. – Все равно не надежны были. Зато теперь остался самый настоящий националист, крепкий. Ребятушки, чем займемся? – Да чем же… давайте телеграмму Плевицкой пошлем. – А и дело говорите. Исполать вам. Пишите. «Ой-ты, гой еси, наша матушка Надежда ли Васильевна! Земно кланяемся твоему истинно национальному дарованию а молчим на мнагая лета тебе на здоровьица на погибель инородцам. Поднимаем ендову самоцветную с брагой той ли шипучей!» – Подписывайтесь, детинушки! И все расписались: – Барон Шлиппенбах. Граф Стенбок. То ли барон Вурст. Гой еси барон Кригс. А и тот ли жандармский ротмистр Шпице фон Дракен. – Все подписались? – Я не подписался, – застенчиво сказал новопоступивший националист. – Так подписывайтесь же! И он застенчиво подписал: – Семён Яковлевич Хацкелевич, православный. Горе профессионала– А вы, видно, опытный путешественник, – заметил я. – Да… по своей профессии мне приходится носиться чуть ли не по всему земному шару. Я вопросительно взглянул на своего спутника. – Да… А какая ваша профессия? – Я борец. Чемпион мира. Из деликатности я не удивился. Покачал головой и сказал: – Ага, вот оно что… Вам в Харькове выходить? – В Харькове. – Терпеть не могу этого городишки: уныл, грязен и неблагоустроен. Но народ там живет хороший. Мы помолчали. Чемпион мира искоса наблюдал за мной; потом не выдержал и, потрепав меня по плечу, сказал: – Вы меня удивляете. – Чем? – Первый раз такого человека встречаю. Обыкновенно мы, борцы, несчастные люди. Стоит только какому-нибудь новому знакомому узнать о нашей профессии, как этот субъект считает своим долгом пощупать у нас на руках мускулы и потом завести длиннейший разговор о борцах, о физической силе, о каких-то самородных чудесных силачах, ломовиках из народа и о прочем таком. Он думает, что ни о чем другом мы разговаривать не можем. Вспомнит он Фосса, которого он видел пятнадцать лет тому назад, еще раз пощупает мускулы на наших ногах, а потом даст пощупать и свои руки. Дескать, есть ли у него что-нибудь в этом роде? И уж он тянет, тянет скучнейший разговор о вещах, от которых хочешь уйти, которые и так надоели до смерти… Вы, кажется, первый человек, который по-настоящему отнесся ко мне. Остальные же считают каким-то хорошим тоном говорить с человеком о том, что у того и так вот тут сидит. — 345 —
|