|
– Ну, что делать… Стаканчик чаю, а? – Нет, уж я папироску выкурю и побегу. Дома-то у меня такая неприятность, жена кипятком руку обварила. – А вы тертый картофель приложите: чудесно действует. Или чернилами обваренное место помажьте. – Делали уж; и чернилами и картофельную муку прикладывали. – Ну, даст Бог, пройдет. А Афансий Петрович по-прежнему чертит? – Да уж… горбатого могила исправит. Ну, я пойду. С деньгами как – традиционно? До завтра? – Да, конечно. Я к Илье Константиновичу часа в три загляну. Всего хорошего. В три часа я у Ильи Константиновича. – А, господин анархист, – весело встречает он меня. – Традиционно? Садитесь! Я знаю, вы моих не курите, так я вам эти предложу, был Петр Матвеевич и забыл их у меня на столе. Курите контрабанду. Хе-хе. – У Петра Матвеевича папироски хорошие, – соглашаюсь я, закуривая. – Марфу Илларионовну давно видели? – Позавчера. В театре были. Потом поехали компанией ужинать и очень жалели, что вас не было. – Да, да, очень жаль. Кстати, там у вас есть насчет меня предписание… четыреста рублей, так я… – Знаю! Завтра, конечно, Аркадий Тимофеевич. А я те книжки, что вы мне дали, уже прочел. Следующий раз с Семеном Ивановичем их передам. О «следующем разе» мы оба говорим так же хладнокровно, как о завтрашнем дне, который все равно, неизбежно наступит… Однажды я, по обыкновению, разогнался в свой излюбленный ресторан, и вдруг швейцар остановил меня на пороге: – Сегодня, Аркадий Тимофеевич, закрыто: по случаю начала ремонта. Я заглянул в залу, и сердце мое сжалось: не было привычных столов, покрытых белоснежными скатертями, мягкого красного ковра и зелени трельяжей. – Э, черт! Какого же дьявола вы не объявили раньше! Однажды утром ко мне явился околоточный Семен Иванович. Он обругал погоду и сообщил о нескольких новых штрихах в облике неуравновешенного Афанасия Петровича. – Садитесь, – сказал я. – За какую статью? Сколько? – Нисколько. Я зашел, чтобы вы подписали протокол по делу о столкновении моторов. Вы свидетелем были. Чем-то чужим, неуютным пахнуло на меня… Будто бы взору моему вместо привычного вида трех рядов столов, покрытых скатертями и украшенных цветами, предстала суровая, чуждая картина голых стен и обнаженного от мягкого ковра пола. И разговор на этот раз не вязался. Мы были выбиты из привычной колеи… Когда нет быта, с его знакомым уютом, с его традициями – скучно жить, холодно жить… Те, с которых спрашивают— 350 —
|