|
Смерть и время здесь находятся по ту сторону фундаментального барьера, который выстроен в героическом мифе. Сюда можно отнести также грезы о полетах, сны о полетах и т.п. Женское как символ смерти. Великая Мать. Еда и женщины – это капитуляция перед смертью, поэтому героический миф – это основа многих аскетических практик. Из героического мифа возникает маскулинность (как в мужчинах так и в женщинах). Дюран дает определение маскулинности – это совокупность аспектов имажинера, сопряженных с героическим мифом. Причем так как индивидуальный гендер не являются доминирующим, поэтому маскулинность можно рассматривать в отрыве от мужчин. Если брать литературу, то можно вспомнить Некрасовских женщин (коня на скаку остановит, в горящую избу войдет), с другой стороны Дон Жуан и культура мачо – феминно. Если рассмотреть Шекспира, и что характерно для того времени, и не только (а Шекспир – это квинтэссенция рассмотрения вопросов мужского и женского в западной цивилизации), там можно выделить два типа женщин, либо это ведьмы типа Леди Макбет или двух дочерей короля Лира – Гонерильи и Реганы, либо это дурочки - наивные и инфантильные типа Дездемоны, Джульетты, третьей дочери короля Лира - Корделии и т.д. Про Гонерилью, ее муж герцог Альбанский, персонаж, положительный в пьесе, говорит такие слова: «Уродство сатаны – ничто пред злобной женщины уродством». Это ключевая и я сказал бы даже архетипическая фраза. Женщина действительно сравнивается с Сатаной. Вся инквизиция, Молот ведьм, они были построены на этом отношении к женщине, как к потенциальному носителю дьявольщины. И до сих пор женщина считается недоразумением, именно с точки зрения логоцентрического подхода. Фразу «Уродство сатаны – ничто пред злобной женщины уродством», можно ещё рассмотреть с той точки зрения, что Сатана в средние века сравнивался в частности с Апполоном (Люцифер – светоносный). Как ни странно, под маской этого мужского за скобки выносилась женщина. За всего Шекспира я не скажу, так как всего не читал, но из того что читал, единственной более-менее женщиной у него становится Катарина из «Укрощения строптивой», но и то неимоверными усилиями лихого Петруччо, который проводит чуть ли не дзенское посвящение для неё, со всеми его хитрыми выдумками. И это подчеркивается как крайне редкий случай самим Шекспиром. Это то, что касается героических мифов и первого режима – дневного, аполлонического, солярного. Второй режим – ночной. И его главная характеристика в мифах – эвфемизм – смягчение негативных сторон явлений. Например, если смотреть боевик, где какой-то громила убил сотни людей, и говорить – вот шалун – это некое смягчение. Можно над ним посмеяться, хотя если попасть такому на глаза, такого смеха бы не было. Потому что смотрится на ночь с точки зрения ночи. Эвфемизм в ночном режиме применяется ко всему тому, к чему героическая доминанта имажинера выступала с жестким отрицанием, отвращением, борьбой. Это женщины, животные, и, в первую очередь, время и смерть! Если эта доминанта осуществляется в человеке или человечестве, то имажинер в ночном режиме встает на сторону смерти и времени, и они не являются другим, противоположным, тем, с чем ведется война. — 167 —
|