|
Если смерть для героического мифа – это бездна, то здесь, с точки зрения ночного понимания, это уже женский символ – чаша. А чаша – это уже не бездна, в неё можно спуститься, а не упасть. В ночном режиме происходит ассимиляция и сопоставление себя со временем. Имажинер здесь сам сопричастен смерти и времени. Здесь имажинер живет во времени, он терпелив, в отличие от нетерпеливого героя, который не терпит проволочки. В ночном режиме две группы мифов. Первая группа - мистические - где эвфемизм доходит до предела – мистическое соучастие – полный переход на сторону Другого, растворение в другом. То, что достигается в мистическом экстазе, переход на сторону Другого, чем он сам, на сторону матери, ночи. Здесь господствует нутритивная доминанта – поглощение, еда, материнское молоко, когда другое становится собой. Для младенца поглощение материнского молока связано с экстатическим чувством, с чувством подъема, счастья. Животные получают позитивное значение. Те архетипы и силы, которые для героического мифа считаются злыми, в мистическом мифе становятся сподвижниками и проводниками, и помогают герою. Мистическое восприятие отнюдь не героическое. Все это находит отражение в сновидениях. Иногда нам снятся героические сновидения, иногда мистические, иногда в рамках одного и того же сновидения, персонаж выполняет сначала роль отрицательную, а потом положительную. Здесь уже можно говорить о феминном. Чаша – феминный символ. И если говорить о литературе, то Царство матерей, которое искал Фауст – здесь. Женский тип реакции на маскулинную необузданность – уменьшение и превращение в ребенка. А герой воспринимает превращение в ребенка как возвращение к Великой матери и начинает с ней бороться. Отсюда и почва для гендерных войн, которые происходят, и в принципе они пока не могут закончиться, потому что наша цивилизация логоцентрическая и в ней героический и мистический мифы противодействуют. Вторая группа ночных мифов – драматические мифы. Мы остаемся в рамках феминизма, но форма эвфемизма иная, чем в мистическом случае. В мистическом мифе имажинер полностью встает на сторону времени и смерти и снимает противоречие. В драматическом же – лишь относительно, в нем можно говорить о некоем цикле. Смерть – это не абсолютное зло, а относительное, потому что за ней идет новое возрождение. Это цикл, некая сезонность. Драматические мифы изначально основаны на сезонном мифе, мифе смены дня и ночи, возрождении и смерти. В героических мифах – непримиримое разделение, в мистических – полное поглощение, в драматических – цикл. Что интересно, драматический миф одной стороной состоит из героического, а другой стороной из мистического мифа, они сопряжены между собой. Если посмотреть историю нашей цивилизации, то последние триста лет доминирует идея прогресса (это миф о Прометее), но почти никто не вспоминает миф о Эпиметее (брат Прометея, который является символом регресса, движения мысли назад). В сочетании эти мифы дополняют друг друга, и это закономерно для драматического мифа. — 168 —
|