Если тревожность, действительно, имеет отношение к Ананке, то разумеется, с нею невозможно «совладать с помощью разумной воли». Когда тревога захлестывает или нападает на нас, мы способны воспринимать ее только как брешь в рациональной непрерывности. Отсюда видно, что тревожность не подчиняется анализу; она неизбежно будет действовать своими путями — до тех пор, пока не будет признана ее необходимость. Это мы часто встречаем в клинических случаях. Ещё Юнг писал, что проблемы даны не для того, чтоб их решать, а для того чтоб мы постоянно и неуклонно работали и работали над ними, приобретая новый психический, душевный опыт, и приходили бы к подлинной задаче человека – работе души. В этом случае мы можем воспринимать переживания тревоги как отражение действий Ананке в глубинах человеческого существа? Психология пыталась свести ее необходимые движения к частной необходимости: к сексуальным влечениям (Фрейд), к страху смерти и не-бытия (Хайдеггер), к первородному греху (Кьеркегор) или к физиологическим механизмам. Однако никакая рациональная теория тревоги невозможна. Для нее не существует причины, за исключением необходимости, лежащей в ней самой. Основания тревожности пребывают в самой необходимости, которая констеллируется в определенный момент наличным страданием души — там, где эта душа в данный момент испытывает испуг перед необходимостью, впрягающей ее в свою судьбу. Как это происходит? Связь между Необходимостью и состоянием человека становится еще более ясной, если мы заглянем в самый конец «Государства», где Платон описывает Мойр (богинь судьбы). Каждая душа получает свой особый жребий от Лахесис. Затем Киото утверждает его, и, с помощью пряжи, сходящей с веретена Атропос, «ткань судьбы становится необратимой». И никакого выхода. Иначе быть не может. «А затем, — продолжает Платон свой рассказ, — душа, не оборачиваясь идет к престолу Необходимости и проходит сквозь него». Таким-то вот образом души и входят в мир. Каждая душа рождается на свет, проходя под престолом Ананке. Несмотря на то что Платон настаивает во всех своих произведениях на сродстве души с nous, он в том же «Государстве» представляет Ананке в качестве той, кто определяет психическую жизнь с самого начала. Различие между Нус и Ананке предстает в виде мучительного конфликта в душе Ореста в соответствующем мифе и в трагедии «Орестея», которая говорит нам о том, что Орест совершил тяжкий грех – убийство матери. Но он не просто так убил мать. Она была коварной женщиной, убила мужа, пыталась извести самого Ореста, и здесь Орест следует велению Бога Аполлона, за которым, в свою очередь, стоит Зевс. То есть, это не простое убийство, в нем есть причина. Орест убивает опасную женщину, совершившую множество преступлений. Формально, Орест совершил действие, находящееся в ведении криминальной психопатологии: матереубийство. Но мы не будем забывать, что направил его на это Апполон и Зевс. Но так как он осквернил свои руки кровью, его неотступно преследуют по пятам Эринии, которые в данном случае представляют еще один способ разговора об Ананке. Они требуют отмщения, исполнения необходимых законов. И они же суть неведомые нам причины наших бедствий, потому что: «Пришелицам этим вершить суждено Всем, чем жив на земле человеческий род. На кого упадет их неласковый взгляд, Тот не знает, откуда явилась беда,..» Они несут с собой обуздывающую человека петлю — удавку, которая, как мы уже видели, является одним из характерных атрибутов Ананке. Орест говорит (1.749): «Сейчас откроется, что ждет меня: то петля (agchones) или солнца свет». Эриннии или Аполлон, Ананке или Нус (Зевс). При решении судьбы Ореста голоса распределились поровну. Тогда считает нужным вмешаться Афина. Между ней и Эриниями разгорается напряженный спор с перевесом то одной, то другой стороны. Но, в конце концов, Афина убеждает Эриний и отвоевывает Оресту жизнь. Ключевым моментом в ее победе является убеждение, peitho, слово, которое переводится на наш язык как искусство убеждения, риторика. Риторика убеждает необходимость. — 127 —
|