Итак, юродство - характерная особенность никологии смеховой культуры Древней Руси. Юродивые бродили, да и сейчас, очевидно, бродят по русским просторам. Многие из них не приняли церковную реформу патриарха Никона и объединились вокруг протопопа Аввакума. В хоромах боярыни Морозовой жила небольшая община юродивых. При аресте боярыни власти ставили ей это в вину. А.С. Пушкин первый воспроизвел образ юродивого в «Борисе Годунове». М.П. Мусоргский воссоздал его в музыке. Юродивых запечатлели И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой, И.А. Бунин и другие русские писатели. Не повторяя их многочисленные образы в художественной литературе и музыке, В.И. Суриков изобразил древнерусский тип юродивого в картине «Боярыня Морозова». В картине был создан совершенно новый образ юродивого в русском изобразительном искусстве. Юродивый своим жестом благословляет Морозову и этим показывает, каким многообразным был состав древнерусских людей, объединенных расколом — от царской родственницы до последнего оборванца, полубезумного нищего. «Суриков как бы говорит зрителю: смотрите, вот жалкий, полуголый, полубезумный нищий, а какая сила духа в нем заложена! Какая жажда правды видна даже в его заблуждении! Какая готовность к подвигу! Насколько этот убогий нищий в лохмотьях духовно чище хитрого и корыстного никонианского священника, кутающегося в лисью шубу» [30]. В образе юродивого Суриков выразил жажду правды и готовность к подвигу - очень важные черты русского национального характера. Глупость как мировоззрение и зрелище. Мировоззрение древнерусского человека, его смеховая культура — это взгляд на реальный и так называемый изнаночный мир, между которыми идет перманентная борьба. Мир предстает как бы вывернутый наизнанку: идеальный, возможный, невозможный, дурацкий и др. Причем изнаночный смеховой мир Древней Руси не теряет связи с настоящим миром. «Наизнанку выворачиваются, — пишет Д.С. Лихачев, — настоящие вещи, понятия, идеи, молитвы, церемонии, жанровые формы и т. д. Однако... вывертыванию подвергаются не все, а "лучшие" объекты - мир богатства, сытости, благочестия, знатности... Антимир Древней Руси противостоит поэтому не обычной реальности, а некоей идеальной реальности, лучшим проявлениям этой реальности. Антимир противостоит святости — поэтому он богохулен, он противостоит богатству — поэтому он беден, противостоит церемониальное™ и этикету — поэтому он бесстыден, противостоит одетому и приличному — поэтому он раздет, наг, бос, неприличен; антигерой этого мира противостоит родовитому — поэтому он безроден...» [41]. Но позади осмеиваемого изнаночного мира всегда проецируется нечто положительное, отсутствие которого и есть некий искомый идеал древнерусского человека, пусть самый примитивный — в виде чувства сытости, довольства и др. — 312 —
|