|
Рисунок: Красный угол в хате – Белорусы, с. 240. Мудрость как идеальный разум. При таком подходе ярко высвечивается причина равнодушия к книжности Попа (ксендза, раввина) и недовольство плоскими рациональными законами природы. Срединность Мужика – в том, что он находится между священным и природным мирами, в роли их гармонизатора и примирителя. А посему идеал Мужика – не узкое знание и не отстраненная книжность, а мудрость. Именно в желании прикосновения к этой мудрости и обращается он к нищему старцу, который на поверку оказывается Богом. Именно в этом – в первую очередь – причина пиететного отношения крестьянина к пожилым людям, в частности к родителям. И потому отказ от отеческой мудрости в пользу сомнительных научных сведений столь последовательно осуждается сказками: "А як пайшлі вельмі разумные да пачалі вымышляць, пачалі й Бога вучыць, дак настала такая жытка, што хаць ты жыўцом лезь у землю, або засіліса да прадай чорту душу" [189, с.161]. Человеку не следует самонадеянно считать себя "хітрым да вельмі разумным" [там же], а, напротив, – внимательно слушать Бога, который наполнил мир множеством скрытых смыслов. Прочтению этих смыслов он и учит своих детей-людей. Расшифровка мироздания. С целью анализа некоторых из них обратимся к сказке с красноречивым названием "Усё і ў галаве не змесціцца". Некий юноша, который хотел все знать, встречается с Богом (старцем). "А як жэ ты хочэш знаць усё на свеце, калі не ведаеш і таго, што ў цябе перад вачамі? Усё ў галаве не змесціцца," – говорит ему Бог и берет юношу в ученики [189, с. 221]. Поднявшись на небо, новоявленный ученик Бога видит удивительные вещи: мужика, который сидит один в огромной хате и кричит: "Ой, тесно!"; овец, до крайности истощенных, несмотря на то, что они пасутся на роскошном лугу, и – наоборот – тучных овец, пасущихся на пустоши; человека, безуспешно пытающегося поймать птичку, и наконец – гниющую прямо у райских врат падаль. Сплюнув от отвращения, юноша идет к Богу, и тот объясняет эзотерический и в то же время моральный смысл диковинных явлений: "Той чалавек, што крычыць у хаце, нібыто яму цесно, за жыце павыганяў с хаты ўсіх братоў. Авечкі тлустые і худые, гэто добрые і грэшные душы людзей, птушачку ловіць чалавек – гэто ён ловіць сваю душу... Ты плюнуў на падло да й саграшыў, бо то твой бацько-ведзьмар і матка-ведзьма..." [там же, 223]. Такова вкратце канва сказки. Но есть в ней некоторые детали, на которых хотелось бы остановиться особо. Во-первых, это человек, который ловит птичку (душу), перелетающую из гнездышка в гнездышко. Наш герой советует ему прикрыть одно из гнезд рукой, но, увы, после этого их количество увеличивается вдвое. Бог оценивает поступок юноши так: "Ты хацеў яму памагці, да зрабіў яшчэ гарэй" [там же]. Отчего же нельзя помочь человеку спасти свою душу? Оттого, что выбор между добром и злом (гнездышки) он должен сделать сам, а помощь извне мешает совершить его со всей полнотой ответственности. Это вносит дополнительные краски в самообраз белоруса: человек – при всей зависимости и закабаленности извне – существо внутренне свободное и самодостаточное. Вероятно, из этой установки и проистекает сравнительно небольшая тяга белоруса к коллективности в самых разных ее формах (церкви, общины и т.д.). Косвенное подверждение этому мы находим у Е.Ф.Карского в анализе белорусских сказок о животных. Фольклорист отмечает, что их герои – звери – действуют сообща, лишь если нужна большая совокупная сила. "Обыкновенно же у нас звери действуют поодиночке. Нет у нас даже и царя зверей: тот руководит общим делом, кто сильнее; более слабые иногда протестуют против сильных и действуют по своему усмотрению" [166, с. 534]. — 106 —
|