|
Вторая примечательная деталь сказки – то, как Бог оценивает плевок героя. Казалось бы, ему должно было импонировать отвращение юноши к падали (трупам родителей-колдунов). Однако этот поступок расценивается как грех. Здесь мы имеем дело со столкновением разноуровневых ценностей: ценность родительства настолько высока, что пересиливает стремление к нравственной чистоте (стремление не запятнаться нечистотой "падали"). Кроме того, нежелание замараться грехом, вероятно, значит для белоруса куда меньше, чем милосердие, сострадание. Об этом свидетельствует эпизод, когда юноша спускается в ад и вместо того, чтобы преисполниться отвращения к грешным душам, которые корчатся в котлах со смолой, жалеет их: "Бо чым яны вінаваты, што іх такімі Бог сатварыў і так ім на раду назначыў. Не, – думае ён, – Бог даруе ім грахі, бо ён добры, міласэрды, дак не схочэ, каб тое, што ён зрабіў, досталасо ліхім. Толькі ён гэто падумаў, як паатчыняліса катлы да й вышлі аттуль грэшные душы да й пашлі хваліць Бога" [189, с. 223]. "Путь доброй мысли". Обратим внимание на то, что в белорусской сказке апокалиптический механизм преображения зла в добро первично запускает не Бог, а человек. Здесь уместно вспомнить и о том, что в белорусской мифо-христианской иерархии человек нередко гораздо нравственнее святых и статусно выше ангелов (указания на это есть в целом ряде легенд). Он обладает огромной потенциальной силой, непосредственно переданной ему Богом, вероятно, в процессе обучения земледелию, скотоводству, ремеслам и т.д. Отчего же он не пользуется ей в повседневной жизни? Ответ кроется в том механизме, с помощью которого действует герой сказки. Этот механизм – не действие, а добрая мысль – жалость, сострадание. Если следовать этому пути рассуждения далее, мы придем и к объяснению того качества менталитета, которое исследователи называют "социальной вялостью", "пассивностью", "абыякавасцю". Не безразличен Мужик: просто он уверен в том, что сила не в фактическом преобразовании, а в доброй мысли. Оттого и не склонен Мужик к глобальным внешним переворотам: он понимает, что только внутренний анропологический переворот поможет изменить мир к лучшему. Милосердие перевоспитает грешника и заставит его славить Бога: так, крестная мать, бросившая мальчика-сироту на произвол судьбы и за это посмертно мучающаяся в адовом котле, освобождается по одному его слову ("Гуслi") . Повинуясь призыву, идущему от сердца (т.е. от Бога), бедный крестьянин отдает единственную корову в плату за жизнь незнакомого разбойника: "Шкода стало таму беднаму злодзея, от і атдаў ён тым людзям сваю карову, абы яны не вешалі злодзея" [189, с.109-110]. И разбойник платит добром за добро, спасая крестьянина и его семью от голодной смерти. Вероятно, потому в белорусских сказках за одним-единственным исключением (образ Пана) нет окончательно испорченных людей. А если зло исходит не от людей, а от незыблемого закона, предопределившего постоянный переход добра в зло и обратно, то обращение с жизнью – и чужой, и с собственной – становится острожным, окольным. — 107 —
|