|
Изредка случались сеансы, которые резко контрастировали с происходящими в эти дни «подвигами». Роджер тогда был крайне возбужден и сильно расстроен. Например, его одолевали мысли о том, что его отец попадет в автомобильную аварию или будет долго и мучительно умирать от болезни сердца. Он ненавидел эти мысли и хотел, чтобы психотерапия избавила его от них прямо сейчас. Ему казалось, что они могут свести его с ума. Он хотел уехать, поменять школу, переселиться в другое место, где были бы мир и спокойствие. Те редкие случаи, когда вина и страх достигали его сознания, порождали у него невыносимые чувства. Психотерапевтической задачей было связать эти отдельные случаи отчаяния с его более типичным агрессивным удовольствием. Психотерапевт начал искать случай установить такие связи. Например, банда Лепке вместе с Роджером «доставала» пожилую пару по соседству, пару, которая Роджеру на самом деле очень нравилась. Он доставлял им почту и подстригал газон. Кто-нибудь из банды звонил в дверь и прятался. Удовольствие хулиганов состояло в том, чтобы наблюдать, как эти люди ворчат и все больше расстраиваются. Роджер с готовностью отреагировал на слова психотерапевта о том, что он должен был чувствовать себя неловко, нападая на этих людей, но при этом какое-то очень важное чувство заставляло его участвовать в хулиганстве. Ни под каким видом Роджер не мог выносить обвинения в трусости. Он всегда действовал так, чтобы уничтожить любую возможность намека на ребяческие чувства «шестерки-слабака» в себе. Этот мотив борьбы с возможностью любого чувства «шестерки-слабака», неважно какой ценой, стал привычным рефреном. Он часто реагировал на тревогу своей матери за последствия поведения Роджера тем, что кричал на нее и ломал что-нибудь. Роджер постепенно смог выслушать психотерапевта, говорившего, что ему, Роджеру, при этом казалось, что мама ему внушает, что он лишь беспомощный маленький мальчик. Его яростная реакция была демонстрацией собственной «крутости». Стиль его отца, иногда уместный, обычно заставлял его чувствовать себя «маленькой дрянью», и он был вынужден действовать так, чтобы истребить это чувство. Фактически психотерапевт предлагал снова и снова объяснение для ежедневных «подвигов»: они должны были снять его внутреннее беспокойство относительно «шестерки-слабака-труса». На одном сеансе этой стадии Роджер признался в том, что, когда был маленьким, он боялся, что его призовут в армию и убьют на войне, а еще он боялся того, что его отец служил в Национальной гвардии. Он, очевидно, прислушивался, когда психотерапевт отвечал ему, что все маленькие дети, пока растут, пугаются, глядя на большого огромного папу — усатого мужчину, и что на самом деле это не превращает их в шестерок-слабаков. — 116 —
|