Социальный статус психотерапии

Однако, несмотря на безукоризненное соответствие «либерального проекта» постмодернистскому императиву толерантности, всякий, кто попытался бы реализовать его на практике, столкнулся бы с существенными затруднениями. Увы, помимо гомосексуализма, нарушений «половой идентификации» и «социального поведения» в психиатрических справочниках описано довольно много расстройств. Некоторые из них - паркинсонизм, фенилкетонурия, синдром Дауна и т. п. - являются безусловными болезнями (биологическими аномалиями мозга,

обмена веществ и т. п.), другие, такие, как отдельные формы олигофрении, афазии, эпилепсии, сопровождаются органическими дефектами, третьи при отсутствии биологических аномалий сопряжены с физическими (конверсивные расстройства) и психологическими (фобии, депрессии) страданиями, четвертые препятствуют страстно желаемому социальному утверждению (тревожное расстройство), при пятых (аутизме, шизофрении, депрессии) человек теряет способность самостоятельно удовлетворять даже простейшие жизненные потребности и нуждается в посторонней помощи, при шестых (острых психозах, маниакальных эпизодах) - буйствует и представляет опасность для окружающих и т. д.

Как следует поступать во всех этих случаях? Признать их право на существование? Отбросить психиатрические классификации и попытаться понять их как альтернативные способы бытия? Но какими интеллектуальными ресурсами располагает для этого постмодернизм?

Отрицательная диалектика, с помощью которой еще древние софисты с
блеском выявляли противоположность любого догматического утверждения, тут бесполезна в виду позитивного характера задачи. Остаются средства лингвистической философии, составляющие the spirit постмодернизма. Однако при всей своей изощренности анализ шизофренического, истерического, паранойяльного и т. д. «дискурсов», их сопоставление с «универсальным дискурсом», парадоксами Рассела, Кэрролла, Лакана и т. д. представляют интерес главным образом для филологов, готовых оценить изящество интеллектуальных упражнений такого рода. Что же касается психиатрических пациентов, то они с их* страданиями, остаются за пределами герметичного универсума лингвистической философии, в котором означающее соотносится только с означаемым, но не с предметом. На них задача понимания не распространяется, они, в общем-то, никого и не интересуют ­

истолкованию-то подлежит текст, «и уже не важно, ... является ли все это утопией или нет».

Порой все же даже антипсихиатрам постмодернистской ориентации приходится иметь дело с девиантными личностями в реальном, а не символическом регистре. «Когда речь идет о нарушении прав других людей, - пишет автор памфлета «Существует ли душевная болезнь?» Л. Стивенс, - нарушение социальных норм должно пресекаться различными средствами, одним из которых является уголовное законодательство. Однако называть нонконформное или нежелательное поведение "болезнью" или утверждать, что оно вызвано болезнью только потому, что оно неприемлемо с точки зрения господствующих социальных норм - бессмысленно.... Решение состоит в том, чтобы научить людей социально приемлемым формам удовлетворения их потребностей и желаний, эффективному поведению и использовать силу и, если необходимо, принуждение, чтобы заставить их уважать права других» (Курсив мой. -Е. Р., 172).