Исследовательское интервью

Глава 12. Многообразие интерпретаций

225

К0м становятся более ясными. Можно ли сказать, что интервьюер владеет смыслом, созданным в процессе и по поводу интервью, интерпретируя его в избранном им самим контексте? Или первоначальные «авторы» положе­ний интервью должны иметь право голоса в процессе интерпретирования и сообщения другим их рассказов? Этот вопрос не является лишь проблемой валидности интерпретации, это вопрос этики и власти, права приписывать смысл высказыванию другого.

В процитированном выше воображаемом диалоге о смысле партнеры, по-видимому, находились на одном социальном уровне и решали, кто из них главный. Если интерпретатор смысла обладает статусом профессио­нального эксперта, то первоначальный оратор, возможно, более смиренно принял бы приписываемый ему «истинный» смысл. В качестве «великого интерпретатора» эксперт может извлечь смысл из жизненного мира собе­седника и реконтекстуализировать первоначальный смысл, рожденный во взаимодействии, согласно своей теоретической схеме. Это может быть ос­мысленным и правомерным в качестве абсолютно новых историй, расска­занных интерпретатором, но если пытаться это зафиксировать как истин­ный смысл предмета обсуждения или как подлинный неосознаваемый смысл слов пациента, то возникают проблемы. Исследовательское интер­вью таит опасность «экспертификации» смысла, когда эксперт изымает смысл из жизненного мира собеседника и овеществляет его в своих кате­гориях, чтобы отобразить некую еще более фундаментальную реальность. Здесь важно не упустить того, что скрытые или неосознаваемые смыслы, приписываемые интервьюируемым и пациентам, часто могут быть просто отражением явных и сознательных теоретических воззрений эксперта.

У Эко (Есо, 1990; 1992) обращался к превратностям интерпретирова­ния в академических текстах и в своих романах. «Имя розы» можно прочи­тать как пародию на модернистских охотников за смыслом; как критику мо­дернистского поиска истинного объективного смысла, «безумной страсти к истине», нашедшей выражение в интеллектуальном догматизме схоласти­ческих диспутов в Парижском университете; а также главного героя-эмпи­рика — «детектива», который ищет объективную истину, пытаясь разгадать загадку, которая в значительной мере создана им самим.

В его более позднем романе «Маятник Фуко» (Есо, 1989) дана карика-

на релятивизм Нового Времени, с его безграничными интерпретация-Ми> где что угодно может означать что угодно, как в следующем отрывке об Нтерпретации количественных измерений: