Человек-волк и Зигмунд Фрейд

6. Механизмы

Несколько слов относительно механизмов и символики этого психоза. Нос, безусловно, символизирует гениталии; действительно, пациент всегда считал и свой нос, и свой пенис слишком маленькими. Повреждение нанесено его носу сначала им самим, а потом профессором X. Невозможность для пациента удовлетвориться самокастрацией обнажает мотив, скрывающийся за обычным мазохистским комплексом вины, который, как правило, удовлетворяется действием самим по себе, независимо от исполнителя. Скрытым мотивом, безусловно, является либидозное желание кастрации рукой отца как выражения отцовской любви на анально-садистском языке. Вдобавок к этому присутствует желание быть превращенным в женщину, чтобы получить сексуальное удовлетворение от отца. В этой связи обращаю внимание на галлюцинаторные переживания пациента в раннем детстве, когда он представил, что отрезал себе палец.

На протяжении всего психоза пациента окутывал «покров» прежней болезни. Ничто не проникало сквозь него. Несколько неясное замечание относительно того, что иногда аналитический сеанс со мной воспринимался как эквивалент этого состояния под покровом, подтверждает ее прежнюю интерпретацию как фантазии пребывания в материнском лоне. В этой связи интересна мысль пациента о том, что он занимал в некотором роде промежуточное положение между профессором Фрейдом и мной; следует вспомнить (с. 258) его многочисленные фантазии о беседах, которые, как ему представлялось, Фрейд и я должны были вести по его поводу. Сам он отмечал, что является нашим «ребенком»; в одном из своих сновидений он лежит около меня, а с другой стороны от него сидит Фрейд. (Здесь лишний раз обнаруживается важность coitus a tergo (сношения втроем).) На языке фантазии о пребывании в материнском лоне он действительно принимает участие в родительском сношении.

Интересно отметить разницу между нынешней психотической идентификацией с матерью и истерической идентификацией с ней в прошлом. Раньше могло показаться, что женская роль пациента находится в противоречии с его личностью; было очевидно, что он играет роль. Временами он вел себя как мужчина,-например, общаясь с женщинами,- однако в другое время, в отношениях с аналитиками и другими заместителями отца, он явно вел себя по-женски. Теперь диссоциация отсутствовала: женская роль завладела его личностью, и 6н все время находился в ней. Он был скверным, мелочным, но он не был диссоциированной личностью. Мнение доктора Вульфа (некогда практиковавшего в Москве, а ныне в Берлине), которому я описывала этот случай и который знал и посещал пациента и его родителей, наилучшим образом иллюстрирует это различие. Он сказал: «Он больше не играет свою мать, он стал ею, вплоть до мелочей».