|
Предложение аналитиком интерпретаций, касающихся сновидения, в отсутствие ассоциаций пациента (без исследования тревоги пациента, связанной с ассоциациями по поводу сновидения) будет рассматриваться многими, если не большинством аналитиков, в качестве разновидности “дикого анализа”. В конце концов, аналитик в таких условиях просто предлагает свои собственные ассоциации. Если аналитик хочет избежать “дикого анализа”, в фокусе его аналитической антрепризы должно находиться бессознательное пациента, а не его собственное. То, что я сейчас представил (в очень схематической форме) как “общепринятый” взгляд на основы техники анализа сновидений, представляет собой, как мне кажется, фундаментальный и неотъемлемый компонент понимания анализа сновидений. Однако в последние годы стало ясно, что этот взгляд важно дополнить точкой зрения, включающей анализ сновидений в контекст понимания сновидения. Ниже я попытаюсь рассмотреть, какое следствие имеет идея о том, что сон, который снится в ходе анализа, представляет собой проявление интерсубъективного аналитического третьего. Держа в уме эту точку зрения, я собираюсь предложить новый, пересмотренный взгляд на аспекты техники анализа сновидений. С точки зрения концепции интерсубъективного аналитического третьего анализ сновидений в целом и обеспечение ассоциаций к сновидению в частности является гораздо более интересным и сложным делом, чем считалось прежде*. Можно обоснованно спросить, действительно ли по-прежнему самоочевидно, что так же, как и раньше, ассоциации пациента к его сновидению должны обладать привилегией по отношению к сознательным реакциям аналитика на сновидение. Имеем ли мы в виду то же самое, что и десять или двадцать лет назад, говоря о сновидении пациента как о “его” сновидении? Возможно, точнее было бы сказать, что сновидение пациента порождается в контексте анализа (с его собственной историей), включающем в себя взаимодействие аналитика, анализируемого и аналитического третьего, и, следовательно, сновидение не может больше рассматриваться как просто “сновидение пациента”. Иными словами, имеет ли смысл и дальше говорить о пациенте как единственном сновидце или всегда существуют несколько аналитических субъектов (сновидцев), находящихся в диалектическом напряжении, каждый из которых вносит свой вклад во все аналитические конструкции, даже в такое, казалось бы, личное психическое событие (продукт работы индивидуального бессознательного), как сновидение или ряд ассоциаций к сновидению?* С точки зрения, излагаемой в этой и предыдущих публикациях (Ogden 1992a,b, 199a,b,c), можно сказать, что когда пациент начинает анализ, он в каком-то смысле “теряет разум” (в процессе создания собственного разума). Иными словами, психологическое пространство, в котором происходят его мышление, чувства, телесные переживания и сновидения, уже не совпадает целиком с его “собственным разумом” (местом его психологической жизни и в некотором смысле “местом, где он живет” [Winnicott 1971c] и видит сны), становится все более “локализованным” (в смысле чувства) в пространстве между аналитиком и анализируемым (Ogden 1992b). Это “чувствуемое место” ни в коем случае не ограничено кабинетом аналитика. Это разум (точнее, душа-тело [psychesoma]), который в каком-то смысле является созданием двух людей, но при этом является душой/телом индивида. (Говоря словами из стихотворения Роберта Дункана [Duncan 1960], это место, “которое не мое, но сделалось моим местом, таким близким сердцу”). — 60 —
|