Мечтание и интерпретация

Когда г-н G. рассказывал мне свой сон, было очевидно, насколько болезненно изолированным он чувствовал себя, описывая то, что по моему предположению является сегодняшней версией его давнего переживания, когда он узнал, что мать беременна его младшим братом. Пациенту было четырнадцать месяцев, когда родился его брат, и следовательно, он был действительно бессловесным (младенец (infant (франц.) — не говорящий) во время беременности матери. Я представил, что возбуждение матери по поводу беременности, поглощенность беременностью, рождением и младенчеством брата пациента, были дополнительной травмой пациента, свидетельствующей, что его права попраны “тайным” альянсом матери с отцом в этом совершенно неожиданном событии. Они даже не посоветовались с ним в этом важном вопросе! Я подумал про себя, что отец
г-на G. был удален из манифестного содержания сновидения и заменен сестрой, чтобы уменьшить нарциссическую рану от признания разницы между поколениями и родительского полового сношения.

У пациента в сновидении сердце стучало в висках, что было совсем нехарактерно для этого жестко контролирующего себя человека, очень мало способного к переживанию собственных чувств. Однако в ходе предыдущих месяцев анализа пациент впервые начал чувствовать тепло и доверие ко мне и говорить об этих чувствах, хотя крайне робко и косвенно. Когда г-н G. пересказывал сон, я испытал ряд чувств, включая ощущение отстраненности — отразившееся в моем “переводе” сна в уме на язык раннего развития и абстрактных теоретических терминов [т.е. “разницу поколений”], а также легкое ощущение скуки. Кроме того, я почувствовал разочарование в себе, потому что сон не очень сильно меня затронул, хотя он был явно очень важен для г-на G. и являлся для него новым переживанием (в том смысле, что он довольно отчетливо воскрешал интенсивные детские чувства злости, исключенности и беспомощности). Мне пришла в голову мысль, что я пресытился, поскольку занимаюсь аналитиче­ской работой слишком долго. Я стал довольно обсессивно складывать в уме годы, когда практиковал в различных местах, и осознал, что работаю в своем нынешнем офисе более пятнадцати лет. Я оглядел свой кабинет и поразился тяжеловесности его внутреннего убранства — громоздкая викторианская лепнина (детали которой я внимательно разглядывал в течение многих лет), однообразные унылые шторы, большие деревянные ставни с жалюзи, приклеившимися к своему месту из-за многочисленных слоев краски. Идея поменять офис много раз приходила мне в голову все эти годы, но мысль об этом в тот момент вызвала у меня чувство физического утомления.