|
В конце концов д-р Е. сказал пациентке, что недавние события в анализе напоминают ему ее сон об общественной душевой, в которой нет занавесок. Он частично связал этот образ с тем, что когда-то инструктировал ее говорить все, что приходит в голову. Д-р Е. сказал пациентке, что надеется, что анализ приводит к переменам не только в пациентах, но и в нем самом. Одной из таких перемен, произошедшей с ним за последние семь лет, является изменение его точки зрения по поводу того, нужно ли просить пациентов говорить все, что приходит им в голову. Душевые должны иметь занавески, а в анализе должно быть место для приватности. Замечание д-ра Е. вызвало у пациентки сильное облегчение. Позже она говорила, как много для нее значило то, что он разговаривал с ней с такой искренностью. Д-р Е. сказал мне, что не припомнит, чтобы г-жа J. когда-либо выражала ему благодарность так прямо и так трогательно. Другое понимание фундаментального правила Если бы я сам для себя попытался облечь в слова собственный взгляд на роль анализируемого в контексте проблемы общения и необщения в аналитическом сеттинге, то полагаю, что начал бы с замечания, что и общение, и приватность имеют ценность как измерения человеческого опыта, и каждое из них создает и сохраняет витальность, “чувство реальности” (Winnicott 1963) индивида и аналитического переживания. Если формулировать это как короткое заявление анализируемому, можно сказать так: “Я отношусь к нашим встречам как ко времени, когда вы можете говорить то, что хотите, когда хотите сказать, а я могу по-своему реагировать на это. В то же время у нас обоих всегда должно быть место для приватности”. Это длинное, довольно неуклюжее высказывание, и я не уверен, что когда-нибудь обращался к анализируемому именно так. Это высказывание звучит для меня несколько ходульно отчасти потому, что является воображаемым замечанием, лишенным личного контекста человеческого взаимодействия. Тем не менее оно в основном отражает то, что я часто говорю себе и о чем при случае говорю с пациентами*. Нередко бывает, что анализируемый либо читал о “фундаментальном правиле”, либо сам для себя изобрел его версию (например, на основе опыта с родителями, которые требовали от него “рассказывать все”), либо узнал о фундаментальном правиле из предшествующего аналитического опыта. В таких обстоятельствах мне кажется самым главным поговорить с пациентом о его представлении о “правилах анализа” относительно свободных ассоциаций, т.е. о его правилах, определяющих соотношение между тем, что говорится, и тем, что остается невысказанным, между тем, что должно сделаться публичным, а чему позволено остаться приватным. Несколько пациентов говорили мне, что на основе своего предшествующего аналитического опыта они пришли к выводу, что все анализы в конце концов выливались в два типа разговора: “один произносимый вслух, а другой тайный — из-за правила о том, чтобы говорить все”. В конце концов, в ходе этих обсуждений я прояснил для себя, что моя собственная концепция анализа не требует, чтобы анализируемый говорил все, что приходит ему в голову. И анализируемый, и я должны всегда обладать свободой общаться с самими собой (как на словах, так и в ощущениях), так же как мы свободны общаться друг с другом. — 56 —
|