— Поймет ли нас народ? — Нет. Более того, он может и оскорбиться, так как это коснется его тоже. — Чем же так примечателен наш материал? — осведомился Матвей. — И какова его сквозная тема? — Сквозная тема? — Николай Павлович печально улыбнулся. — Вырождение рода человеческого. Рита вздрогнула. По комнате проползла тишина. — Однако друзья, — тихо сказал Николай Павлович, — давайте немного отдохнем. Сегодня в восемь вечера мы собираемся. — Мы с удовольствием, — произнесла Рита, — но почему сегодня? Мы же обычно собираемся по пятницам, раз в неделю. — Мы продолжим нашу тему, — с просачивающейся на тонкие уста улыбкой, ответил седовласый мэтр. Уже внизу, прогревая машину, Герман заметил: — Сегодня наш мэтр несколько необычен, вы не находите? — Признаться, его последние слова были для меня неожиданностью, — глухо отозвался с заднего сиденья Матвей. —Он просто устал, — задумчиво сказала Рита, — это видно по нему. — Стал чаще курить, — поделился наблюдением Матвей. — И под глазами чуть синеватый оттенок, — дополнил Герман. — Он что-то хранит в себе, — продолжила Рита. — Видимо ему хочется поделиться, но одновременно и сдерживается, хотя сдерживается с трудом. — У каждого человека, — закуривая сказал Герман, — возникают в жизни периоды, когда он сталкивается с необходимостью некоего испытания. И если он принимает эту необходимость, то погружается в такие глубины жизни, о которых раньше и не помышлял. И когда он проходит через эти глубины, то обретает новое знание и новую мудрость. — А если не принимает эту необходимость? — Тогда остается тем, кем и был. Таких большинство. Серая масса. — Твои пациенты из этой массы? — Девяносто процентов — да. Они приходят ко мне и становятся в очередь, словно за колбасой. Они и ожидают, что я накормлю их духовной колбасой. И я кормлю, вот в чем беда. А если я не даю им этих кусков, а предлагаю разобраться в себе, они обижаются и обвиняют, что я мало уделяю им внимания. А у тебя, Рита, разве не так? — Может быть и так, но они — как дети. — Это нам понятно. Особенно мужчины, они регрессируют, становятся маленькими детьми и поголовно влюбляются в тебя. Я даже могу догадаться, что многие из них после посещения твоего кабине-га запираются где-нибудь у себя дома и в одиночку сладострастничают, тая в своей памяти светлый образ доктора Маргариты. — А женщины твои? — Допускаю. Кое-кто из них даже признается... — Друзья, — напомнил о себе мастер верлибра, — мне кажется, авто уже прогрелось, не поехать ли нам? — 16 —
|