|
Противовес хайдеггеровским построениям должны были составить рассуждения М. Арброса о снобизме (работа “Утешение снобизмом”). “Снобизм есть кайнэрастический нарциссизм. Сноб высокомерно третирует другого, не приобщившегося, в отличие от него, к новизне и не испытавшего, таким образом, кайнэрастический оргазм. Снобизм есть величайший кайнэрастический двигатель. Поэтому — да здравствует снобизм!” Помимо всего прочего, вся история искусств объясняется только кайнэрастическими мотивами. Никаких других реальных причин для смены господствующих стилей, форм и т. д. нет и быть не может. Появление таких культурных феноменов, как авангард и модернизм, иначе чем кайнэрастическими причинами не объяснишь. “Наше время, — писал он, — бросает художнику постоянный кайнэрастический вызов. Обновление искусства в “эпоху технической воспроизводимости произведений искусства” (В.-Беньямин) совершается исключительно быстрыми темпами. Ясно, что именно техническая воспроизводимость подстегивает кайнэрастические ресурсы, как ничто другое”. Тем не менее общество в значительной степени построено на подавлении кайнэрастических проявлений. Испокон веков общественная идеология формировалась людьми зрелого и преклонного возраста, людьми с истощенной, или по меньшей мере, ослабленной кайнэрастией. Особенно отчетливо это проявилось в монотеистических религиозных системах. Мировая цивилизация приобретала таким образом кайнофобический, геронтократический характер. М. Арброс считал несправедливым обозначать термином “геронтократия” правление в современных ему восточноевропейских коммунистических режимах. Геронтократически-кайнофобические черты лежат в основе любого тоталитарного господства. Кайнэрастические взрывы — революции проходили в таких условиях крайне болезненно. Важнейший политический урок всей истории заключается в том, чтобы каждый раз незамедлительно открывать путь всякому возможному обновлению, давать голос всякой маргинальной социальной группе, которая является носителем перемен. Кайнэрастическая концепция, в сущности, дает толчок правильному пониманию прогресса, ибо без нее вообще непонятно, зачем необходимо историческое движение. “Маразматические консервативно-охранительные теории получат благодаря нам удар, от которого они вряд ли оправятся”. Кайнэрастия есть подлинный двигатель истории, а не что-нибудь другое. Настоящий герой истории есть всегда пионер, первооткрыватель, человек, реализовавший свою кайнэрастию. В этом смысле кайнэрастическим идеалом является, безусловно, Фауст: “Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой!” Дон Жуан как пример, конечно, тоже важен, но в его случае речь идет только о пассивной гедонистической кайнэрастии, в то время как Фауст олицетворяет активное, деятельное стремление к новому. Кроме того, безусловными прототипами кайнэрастического идеала следует считать героев романа Г. Флобера “Бувар и Пекюше”. Эти персонажи за время повествования занимались почти всеми возможными видами деятельности. “Эти парни, — читаем мы в книге “Божество новизны”, — не остановились ни на минуту, пока не перепробовали буквально все. Если они терпели поражение в одном месте, то немедленно устремлялись в другое. Оба — настоящие подвижники кайнэрастии, не в меньшей степени, чем такие, как Фауст или Дон Жуан”. Кайнэрастия — это, в отличие от фрейдовского либидо, влечение, которое реально отличает человека от животного. “Правильность и действенность нашей теории, — писал Арброс, — связана с тем, что кайнэрастия сохраняет в себе силу и мощь животного инстинкта и в то же время является специфически человеческим свойством. Животное, как известно, не стремится к новизне и не страдает от тоски по новому”. — 264 —
|