|
реальности сущего. В Карлайле мне довелось впервые свести близкое знакомство с полицией. Тогда ее представители оказались очень добры ко мне. Дедушкины представления о миреРелигия - одно упоминание о ней заставляло деда корчиться от смеха. Смех разбирал его всякий раз, как он видел священника. Окопы повыбили из деда трепет перед божественными материями. Религия? Претенциозное кривляние! «Взыскуете загробного забвения по первому классу, отец? - мог он грубо окликнуть какого-нибудь священника, по недомыслию оказавшегося рядом с ним. - Провести вечность во втором или третьем классе - слишком для вас унизительно?» Дед любил травить служителей церкви и другим вопросом: «Отец, я тут обнаружил, что меня преследует мысль, будто я - сын Божий. Не сочтите за труд ответить: я и впрямь удостоился божественности или просто сбрендил?» Еще дед отличался удивительным пиететом по отношению к идеям: «Во имя идеи тысячи здоровых молодых людей готовы карабкаться наверх из окопа - словно гигантская сороконожка». Что касается моих родителей, они были людьми необыкновенно серыми. Возможно, виной тому - избыток эксцентричности в предыдущем поколении и серость моих родителей - лишь долг, выплаченный отклонением норме, что-то вроде наносов почвы над поистине драгоценными древними ископаемыми. Отец был из породы людей, всегда рассказывающих один и тот же анекдот. Анекдот этот приключился с ним на войне: он тогда служил техником на аэродроме. Готовил машины к полету, когда вдруг объявили воздушную тревогу. О пользе жираОтец пользовался той особой любовью и привязанностью сослуживцев, которая обеспечена в армии человеку, склонному к ожирению. Когда раздалась сирена, все, кто работал на поле, что было мочи припустили в убежище, оставив отца трусить позади, захлебываясь пылью и насмешками вроде: «Эй, хряк, нам-то чуток шрапнели оставь». Они уже давно были в безопасности: нырнули в блиндаж и поджидали, когда туда дотрюхает отец, а — 340 —
|