|
время войны. Мне ли винить судьбу?! Он потерян - но я хоть знаю, где мне его искать». Услышав это, мама решила, что теперь - ее очередь. «Знаешь ли, думаю, что лучше вам обойтись без меня. Я умерла. Самоустранилась. Разбирайтесь-ка теперь без меня!» Деда по материнской линии я никогда не видел, зато дед со стороны отца жил с нами. Будучи кадровым военным, дед ожидал, когда подойдет срок выйти в отставку. Срок подходил в конце сентября 1939 года. Как раз незадолго до этого дед попал в плен - в первые же часы боев, когда английский корпус столкнулся с вермахтом во Франции. Дед был настоящим полиглотом. Член армейской сборной по бобслею (идеальный спорт для человека, комплекцией своей более всего напоминающего шар), он немало времени провел в Австрии и в горах под Цугом и разговорным немецким бегло владел задолго до своей пятилетней отсидки в лагере для военнопленных. Время от времени его «заносило», но вместо того чтобы пускаться во все тяжкие, переселившись во Флоренцию, он просто брал стул и поднимался с ним в свою комнату, бросив нам: «Хочу минут пять поразвлечься». Это желание охватывало его примерно так раз в года полтора. Он закрывал дверь на задвижку, после чего разносил стул в щепки, тщательно наводил порядок в комнате, выносил на помойку щепки, а потом шел и покупал какой-нибудь подержанный стул, который тоже со временем ждало уничтожение. Деда ничего не стоило вывести из себя (чем пользовались кузены) - достаточно было оставить что-нибудь недоеденным на тарелке: корку хлеба, очистки яблока, одинокую головку брюссельской капусты - что угодно. Вид отвергнутой еды подстегивал его раздражение - как и перекрученное полотенце на крючке в ванной. Своим маниакальным стремлением к сверкающим чистотой тарелкам дед был обязан не только воспоминаниям о пребывании в лагере, но и тому факту, что за пять лет, проведенных в заключении, он опруссачился, — 337 —
|