... Вот так начался очередной день моего «жизненного цикла». Начался день и, как нередко уже было здесь, 494
хотелось обхватить голову руками и задавать, и задавать вопросы: «Что делать? И когда это кончится?..» И скова я стою у его кровати, а он, как и вчера, лежит, подложив под голову руку. И нервный смех охватывает нас. А что делать еще? Но мы опять серьезны, и он говорит: —Бог ограничил человека в его уме, но забыл сделать А я думаю: «Ну хоть посмеялись, и то неплохо!» Пьем чай, и я слушаю его монолог: —Со мной за эти двадцать лет работали многие. И со Мы снова прощаемся. А дома, то есть у себя в номере, пытаюсь найти оправдания нашему тренеру. О вредительстве не может быть и речи. А о чем тогда думать? Не вытесненная ли (по Фрейду) неудовлетворенность проявила свою активность в этом безрассудном действии? «Вполне возможно», — соглашаюсь я, примерив в своем воображении «шкуру» нашего тренера на себя. Чем он может быть удовлетворен в таком плохо складывающемся матче? В шахматной работе он полностью подчинен шахматисту. Все другие вопросы нашей жизни решаю я. Можно его понять, и случившееся с ним понять тоже можно. Но слишком уж груба эта ошибка! Сомневаюсь, что он сам, без помощи извне, мог так очевидно ошибиться. Кто же помог ему? Не притихшие ли было наши «темные» вновь вспомнили о нас? И это даже обрадовало меня. Раз они появились снова — не на правильном ли пути мы сейчас? Не удача ли приготовилась встретить нас в конце нашей дороги, там... у горизонта? Ох, как далеки мы от победы!
Именно это прочел я в глазах Анатолия Карпова в нашу минуту прощания. И выслушав от меня очередную версию о «наших темных», он спросил с надеждой: — Вы так думаете? Нет, конечно, я так не думаю. Но хочу думать! И мой долг — показать это спортсмену. И пусть меня обвинят в очередной раз в стремлении к победе любой ценой, но знаю я, что должен быть таким и только таким! В эти дни во всем мире я «должен» лишь одному человеку — моему спортсмену! Должен все делать для него и ради него! — 323 —
|