Потом обед. Отдых перед партией. Пять часов в зале. Восстановление после партии. И сеанс успокоения перед сном. А потом можно будет вернуться в свой номер, и все вспомнить, и все записать. Я очень надеюсь, что вечером мне будет хорошо одному в моем номере. Пять часов утра. Я проснулся и не могу уснуть. И сел за дневник, потому что другого времени наверняка не будет. В тот день моим последним надеждам не суждено было сбыться. Состояние поздно вечером было страшным. Нана блестяще вела всю партию, но в самом конце, в момент получения решающего преимущества ее затрясло, и она сделала не поддающиеся пониманию ошибки. Партия была отложена без пешки, а поражение равносильно окончанию матча. К тому же, это будет четвертое поражение подряд. Но сначала о том, как прошла первая половина дня. До обеда мы гуляли вдвоем. Пошли в парк, и я вспомнил наш сбор в Бакуриани. И Нана спросила:
Нана улыбается задумчиво, мы идем молча, и вдруг видим большой костер. Я предлагаю: —Давайте подойдем поближе и посмотрим на огонь, —
Так что эта встреча с огнем — и подготовка к сеансу, и, надеюсь, доброе предзнаменование.
* * * Мы сидим в машине плечом к плечу. Иногда я рассматриваю профиль Наны и с трудом отвожу глаза. Какое необыкновенное сочетание женственности и суровости, мягкости и силы. Еще одна иллюстрация полноты и красоты жизни. На ступеньках лестницы мы прощаемся. —Болейте хорошо, — последние слова Наны. Я сижу в зрительном зале в одном из первых рядов. Смотрю на доску, на Нану, изучаю лицо Литинской. Это лицо сильного человека. Сегодня мы один раз обменялись взглядом, и она выдержала мой взгляд до конца. Потом я вспоминаю свой звонок Ноне. Как был удивлен, услышав ее бодрый голос. —Вы представляете, что я вчера натворила? — пер И я рад, что мы смеемся вместе. И в тон ей говорю:
Мы снова смеемся и прощаемся. — 30 —
|