—Ребята хотят? — переспросил я. В семнадцать часов мы стоим под зонтами. Я как сейчас вижу: потемневшее небо, снег с дождем, насквозь промокшее поле и наши ребята, делающие круг за кругом по стадиону. Уверен, что навсегда осталась эта картина в моей памяти. И тогда я понял, что мы заслужили завтрашнюю победу! Потом я встал у дверей и каждому говорил: —Спасибо! Молодец! Манучар шел последним. И когда он поравнялся со мной, я сказал:
* * * Вроде бы хорошо, но к концу дня возбуждение достигает предела. До двенадцати ночи ребята в холле, изучают таблицу, обсуждают шансы «Локомотива» в последних играх, возмущаются тем, что снова матч «Локомотива» будут показывать по телевизору. Я согласен с ними и думаю: «О чем думают люди на телевидении, формирующие на глазах у всех мнение, что следить нужно за московским "Локомотивом", а, значит, и "болеть" за него». Сижу с футболистами и повторяю одно: —Все равно будем драться. тм г —Драться мы готовы, но тяжело драться, если судья Шота добавляет: 224
—Ужасный судья. Нас не любит. Всегда давал нам И Вова Шелия дополняет эту характеристику: —И пижон! Руками любит размахивать. * * * Алеко Квернадзе уходит спать, и я иду за ним. Опрос я провожу тогда, когда человек считает день «закончившимся*, а ребята в холле еще не готовы к этому короткому, но серьезному разговору, и с ними я встречусь попозже. Алеко ложится и говорит: —День качественный, Максимыч. Отлично размялись Я записываю его слова, собираюсь прощаться, но он останавливает меня вопросом:
Снова спускаюсь в холл, где сидят наши ребята. И слышу тот же вопрос: —Ну что, Максимыч, завтра? —Ну пусть им прикажут выиграть у нас, ну хватит их И Шота, как бы развивая мою мысль, говорит:
Потом у каждого я посижу несколько минут на краешке кровати и перед прощанием скажу: — 141 —
|