|
Просыпаюсь, включаю радио. Слышу: «Сегодня первое ноября, воскресенье». И думаю: «У людей воскресенье. Мои дети скоро включат телевизор и будут смотреть "Будильник" или "АВВ-ГДЕЙКУ"». Но тут же запрещаю себе думать об этом. Говорю: «Прекрати! Ведь ты всего месяц в команде. А как же другие, кто годами вот так просыпается где-то вдали от дома и по радио узнает, что сегодня воскресенье. И что нормальные люди сегодня целый день со своей семьей. Целый день!» Пора вставать. Наверняка, день предстоит трудный. «Очень трудный», — поправляю я себя, вспомнив о замене судьи. Решения Управления футбола принимаются без оснований и без причин. Чья-то воля! И вот оно —? решение! И сейчас я даже в усталости ребят вижу своего союзника. Эта усталость настолько проникла в глубь эмоциональной сферы, что новая информация не сможет взволновать людей. Но, к сожалению, она будет воспринята относи- 222
тельно спокойно еще и потому, что все происходящее вокруг этой борьбы с «Локомотивом» рассматривается спортсменами как само собой разумеющееся. Это и плохо. Подобные вещи оставляют долгий след в душе спортсмена. Под сомнение ставится сам факт обязательной для всех справедливости! И отсюда — цинизм совсем еще молодых людей и желание ответить подобными мерами. * * * После завтрака готовлюсь к собранию, к своему выступлению на нем. Что же я скажу ребятам? Во-первых, похвалю их за терпение. Вспомню весь этот трудный сезон, весь путь к этому фактически последнему испытанию. Да, так и надо сказать: —- Последние девяносто минут! И, в заключение, как венец настроя, лозунг: «Последнее сверхусилие!!!» Так и скажу: —Завтра, в этот снег и дождь, все решит ваше душев Я и сам волнуюсь, потому что это будет, надеюсь, моя последняя «предстартовая» речь. Я должен вложить в нее все, что еще осталось у меня в моем душевном запасе. Я должен быть искренним и вдохновенным и в то же время уверенным и спокойным. Самое трудное — это два последних слагаемых, потому что не может быть ни уверенности, ни спокойствия сегодня. Да, и — лозунг! Его надо написать красиво. И я иду к Манучару. Он говорит: —Доктор, лучше его написать по-грузински. На ребят —Согласен, — говорю я. —Сверхусилие трудно переводится. Я напишу други Потом, когда он отдал мне лист, я спросил одного из тренеров: — 140 —
|