Тошнота

-- Вы уже уходите? Не посидите подольше?

-- Нет.

-- А что, он в самом деле хрипел?

-- Не знаю, -- говорю я уходя, -- может, мне просто почудилось под

настроение.

Туман слегка поредел. Я торопливо зашагал к улице Турнебрид -- мне

нужны были ее огни. Меня ждало разочарование -- огни-то огни, они горели,

они освещали витрины магазинов. Но это был не радостный свет -- из-за тумана

он казался совершенно белым и лился на тебя как душ.

Много народу, в особенности женщин: няньки, служанки, но и хозяйки тоже

-- из тех, что говорят: "Я покупаю все сама, это вернее". Они принюхивались

к витринам, потом входили в магазин.

Я остановился у колбасной Жюльена. Время от времени за стеклом

появлялась рука, которая указывала на ножки с гарниром из трюфелей или на

сосиски. Тогда толстая белокурая девица наклонялась, выставляя напоказ свою

грудь, и брала пальцами кусок мертвой плоти. А в своей комнате, в пяти

минутах ходьбы отсюда, лежал мертвый мсье Фаскель.

Я поискал вокруг себя какую-нибудь твердую опору, надежный заслон

против подобных мыслей. Такого не нашлось -- мало-помалу пелена тумана

прорвалась, но какое-то беспокойство еще витало в воздухе. Пожалуй, не

прямая угроза, а что-то размытое, прозрачное. Но именно оно и внушало страх.

Я прижался лбом к стеклу витрины. На майонезе, в котором плавало яйцо,

сваренное по-русски, я заметил темно-

красную каплю -- это была кровь. От вида этого красного на желтом меня

стало мутить.

И вдруг мне представилось: кто-то упал окровавленным лицом в эти блюда.

Яйцо покатилось в лужу крови, украшавший его ломтик помидора тоже упал

плашмя -- красное на красном. Пролилось немного майонеза -- лужа желтого

крема, которую желобок крови делит на два рукава.

"Дурацкие мысли. Надо встряхнуться. Пойду поработаю в библиотеке".

Поработаю? Я знал, что не напишу ни строчки. Еще один пропащий день.