Тошнота

особенно пристальный взгляд. Сейчас он поведает мне свои неприятности: я

вспомнил, что у него что-то не ладится в библиотеке. Я весь внимание:

посочувствовать чужим неприятностям -- ничего лучшего мне не надо, это меня

отвлечет. У меня самого никаких неприятностей -- я богат как рантье,

начальства у меня нет, жены и детей тоже; я существо -- вот моя единственная

неприятность. Но это неприятность столь расплывчатая, столь метафизически

отвлеченная, что я ее стыжусь.

Но, похоже. Самоучка рассказывать не собирается. Каким странным

взглядом он на меня уставился: это не взгляд, которым смотрят, чтобы

увидеть, скорее это взгляд, посредством которого общаются души. Душа

Самоучки поднялась до самых его прекрасных глаз слепца и выглядывает из них.

Пусть и моя поступит так же, пусть и она прижмется носом к стеклу, и обе

обменяются любезностями.

Нет, не хочу я общения душ, до этого я еще не докатился. Я иду на

попятный. Но Самоучка, не спуская с меня взгляда, всей грудью навалился на

стол. По счастью, официантка принесла ему редиску. Он снова откинулся на

стул, душа скрылась из его глаз, и он послушно принялся за еду.

-- Ну как, уладились ваши неприятности?

Он вздрагивает.

-- Какие неприятности, мсье? -- испуганно спрашивает он.

-- Да как же вы не помните, на днях вы сами упомянули о них.

Он густо краснеет.

-- А-а. Вот вы о чем, -- сухо говорит он. -- Да, в самом деле,

упоминал. Это все корсиканец, мсье. Корсиканец из библиотеки. -- Секунду он

мнется, похожий на упершуюся овцу. -- Это все сплетни, мсье, не хочу вам ими

докучать.

Я не настаиваю. Ест он с неимоверной быстротой, хотя, глядя на него,

этого не скажешь. Когда мне приносят устриц, он уже управился с редиской. На

его тарелке остался только пучок зеленых хвостиков и щепотка влажной соли.

На улице перед выставленным в витрине меню остановилась молодая пара --