безжалостная и безмятежная -- эта... эта четкость. Вторник Ничего нового. Существовал. Среда На бумажной скатерти солнечный круг. По кругу ползет вялая муха, она греется, потирает одну о другую передние лапки. Окажу ей услугу и раздавлю ее. Она не видит, что над ней занесен указательный палец-гигант, поблескивающий на солнце золотистыми волосками. -- Не убивайте ее, мсье, -- кричит Самоучка. Раздавлена -- из ее брюха вылезают маленькие белые потроха; я избавил ее от существования. -- Я оказал ей услугу, -- сухо говорю я Самоучке. Зачем я здесь? А почему бы мне здесь не быть? Полдень, я жду, когда придет время ложиться спать. (К счастью, бессонницы у меня нет.) Через четыре дня я увижу Анни: на сегодняшний день это единственный смысл моей жизни. А дальше что? Что будет, когда Анни уедет? Я отлично знаю, что втайне надеюсь -- надеюсь, что она никогда больше от меня не уедет. И однако, мне ли не знать, что Анни никогда не согласится стареть на моих глазах. Я слаб и одинок, я нуждаюсь в ней. А я хотел бы предстать перед ней во всей своей силе. К жалким слабакам Анни беспощадна. -- Что с вами, мсье? Вы плохо себя чувствуете? Самоучка поглядывает на меня сбоку, глаза его смеются. Рот у него открыт, он прерывисто дышит, как запыхавшаяся собака. Признаюсь -- в это утро я почти обрадовался, когда увидел его. Мне нужен был собеседник. -- Я так счастлив, что вы обедаете со мной, -- говорит он. -- Если вы озябли, можно пересесть поближе к батарее. Вот те господа сейчас уйдут, они уже попросили счет. Кто-то заботится обо мне, спрашивает, не озяб ли я, я говорю с другим человеком -- со мной этого не бывало уже много лет. -- Они уходят, хотите пересядем? Два господина закурили сигареты. Они вышли, вот они уже на свежем воздухе, на солнце. Они проходят мимо широких окон, двумя руками придерживая шляпы. Они смеются, ветер раздувает их плащи. Нет, пересаживаться я не хочу. — 125 —
|